Убийство на Неглинной

Незнанский Фридрих Евсеевич

ПРЕЗИДЕНТ БРОСАЕТ ПЕРЧАТКУ

Совещание у Меркулова было назначено на десять утра. До этого времени Турецкий должен был приехать с вокзала в прокуратуру, принять соответствующий вид, хотя бы мельком перелистать имеющиеся по новому делу материалы, не вникая детально, а чтоб просто представить себе, о чем пойдет речь, затем вместе с Костей явиться к генеральному прокурору для отчета о поездке в Питер и за наставлениями, заодно узнать, что о нем как следователе, естественно, думают сегодня на Олимпе. Собственно, по положению и для краткого вступления первое слово будет иметь Меркулов. Но в дальнейшем он как бы самоустраняется и весь груз ответственности принимает на себя Александр Борисович. Простенько этак, но, как говорится в народе, с большим вкусом. Приятно, конечно, сознавать при взгляде

на недосягаемые снежные вершины, что оттуда, того и гляди, прольются на тебя щедрые потоки почти Божьей милости. Но с гораздо большей определенностью можно предположить, что вопрос о милостях будет еще решаться, принимать те или иные формы звучания, зато более целесообразно вовремя обставить себя чередой условных плотин, которые смогут в нужную минуту защитить тебя от несомненных камнепадов. От лавин, известно задолго до нас, уже ничто не спасет…

Совершенно естественно, что настроение у Турецкого было почти праздничным. Меркулов уже объявил о монаршей милости. Оставалось ждать подтверждения в кабинете генерального.

Встретивший на вокзале Грязнов сам привез будущего генерала в присутствие, пересказав по дороге основные тезисы его также будущей «Нобелевской речи», – надо же когда-нибудь и российской юриспруденции внести свой величественный вклад в общемировое гуманитарное дело, и так далее. Но что важнее: Грязнов успел посвятить Турецкого во все перипетии дела, вокруг которого мгновенно возник невероятный шум и куда оказалось втянутым великое множество самых разнообразных и, как обычно, разнонаправленных сил. Александра Борисовича нисколько не смутила временная неудача с задержанием киллеров. Напротив, их опознание, хотя следовало честно сказать, далеко не стопроцентное, подтверждало тем не менее версию Турецкого о мотивах преступления: если смотреть еще уже, оба этих громких убийства были вызваны совершенно конкретными действиями Нечаева и Михайлова. Первый запустил механизм приватизации определенных объектов, а второй дал ему ход, и при этом оба не смогли, или не захотели, учесть интересы вожаков стай, навостривших зубы на проплывающую мимо них добычу. Надо сказать, Грязнов сумел оценить образность мышления друга. Вот ведь как влияет на любого нормального человека даже кратковременное пребывание в цитадели мировой культуры! Но если говорить по существу, то оба эти дела было бы вполне логично соединить в одно производство, чего, однако, как заметил бы тут же человек осторожный и дальновидный, делать не будем. И не надо. Но иметь в виду – следует…

– Было бы, думаю, неплохо, – говорил Меркулов, следуя вместе с Турецким в приемную генерального, – если бы ты кратко изложил ему свое мнение по поводу действий Маркашина. Понимаешь, не заостряя специально внимания, а так, как бы между строк. Мол, то и то, считаю возможным, мне представляется, и так далее. Словом, постарайся продемонстрировать свою дальновидность и в то же время скромность умного человека… – Константин Дмитриевич искоса посмотрел на откровенно и нахально улыбающегося Турецкого и обреченно вздохнул: – Нет… я прошу невозможного…

После взаимных приветствий, показавшихся всем присутствующим вполне искренними, по предложению хозяина кабинета устроились как бы неофициально в торце стола заседаний. Секретарша тут же поставила чашки свежезаваренного чая с лимоном, открыла коробки конфет и печенья и, кокетливо улыбнувшись Александру Борисовичу, удалилась. Турецкий, скосив незаметно глаза, посмотрел ей вслед и подумал, что ни в какое сравнение хоть с той же меркуловской Клавдией эта бабенка не идет, однако тем не менее… И постарался не отвлекаться, ибо генеральный, являясь в недавнем прошлом человеком больше науки, нежели юридической практики, имел привычку говорить пространно, рассуждая вслух, делая логические умозаключения и вообще всячески демонстрируя и в самом деле незаурядную эрудицию. Ах, если б этого было достаточно! Или – если бы жил он хоть в той же Америке! Цены б не было этому законнику. А у нас? Где ни законов, ни их блюстителей никто всерьез принимать не желает… пока самого жареный петух в одно место не клюнет.

Генеральный прокурор изложил тем временем личную точку зрения на криминальные процессы, получившие развитие в стране в последнее время, и перешел к необходимости укрепления законодательной базы, о чем несомненно должен будет сказать в своем обращении к стране президент.

По последней информации, передача обращения состоится в четырнадцать часов.

Наконец он соизволил поинтересоваться, в каком состоянии дело об убийстве Михайлова и когда будет готова справка по питерской оргпреступности. Дело в том, что в связи с выступлением президента сроки подготовки совещания резко сокращаются. Поэтому справка должна быть готова к утру в понедельник. А Турецкому необходимо немедленно принять к своему производству дело об убийстве вице-премьера Нечаева. Ибо это решение принято по прямому указанию первого лица государства.

Генпрокурор немедленно поинтересовался, сообщил ли Меркулов старшему советнику юстиции о том, что пообещал президент в случае скорого и успешного раскрытия преступления.

Турецкий уже знал все, но насчет «скоро», кажется, пока разговора не было. На всякий случай он промолчал. Меркулов же, изобразив на лице верноподданническую радость, заметил, что, вероятно, господину Турецкому будет более приятно услышать хорошую весть из уст самого генерального прокурора.

Александр Борисович между тем пил чай, налегая на печенье, – оно оказалось очень вкусным, кажется, называлось «берлинским».

– Перестань жевать, – Меркулов ткнул Турецкого в бок, когда генеральный зачем-то отошел к своему письменному столу.

– А я не завтракал, – огрызнулся «важняк».

Генпрокурор же, вернувшись и усевшись на свое место, открыл запись в блокноте, прочитал посулы президента и уставился на Турецкого в ожидании соответствующей реакции: можно было подумать, что это дело его рук.

– Хорошо, – кивнул следователь, – я приму к сведению.

Затем в течение трех минут он сообщил о более чем достаточном наличии материалов для справки по оргпреступности, изложил свои соображения по делу об убийстве Михайлова, а закончил свой краткий отчет личной точкой зрения на позицию петербургского прокурора Маркашина в деле о коррупции во властных органах города. Какова будет на все это реакция генерального, Турецкий, конечно, не знал, но собой мог быть доволен: уложился ровно в три отведенные ему минуты.

– Ну что же, Константин Дмитриевич, я чувствую удовлетворение оттого, что Александр Борисович, в общем, подтверждает нашу с вами позицию в вопросе о Маркашине. Ваше мнение? – поинтересовался генеральный.

– Я тоже рад. Во всяком случае, мне представляется, что прокуратура может адекватно реагировать на различные инсинуации в отношении наших питерских коллег. Что же касается дела Нечаева, то мне думается, поскольку президент считает, что его сложность и ответственность вполне соответствуют способностям следователя Турецкого, то не грех и нам согласиться с Александром Борисовичем.

«Ишь как завернул!» – восхитился Турецкий.

После одобрительного кивка генерального Меркулов поднялся, оставив Турецкого с недоеденной половинкой печенья в зубах. Отомстил-таки! Вот и говори теперь с набитым ртом. Но и Александр Борисович был не промах: он достал совсем свежий, ни разу «не надёванный» носовой платок, поднеся ко рту, выплюнул печенье, утерся и, поднимаясь, сделал учтивый поклон. Генеральный пожал ему руку, отвернулся и ушел к своему столу. Аудиенция закончилась, стороны пришли к обоюдному пониманию. Ну а если в конце концов случится все не так, в этом никто виноватым не будет. Все всё понимают. На то она и жизнь…

Собственно, знакомство с членами следственной группы много времени у Турецкого не заняло. Народ собрался в кабинете Меркулова, но Клавдия не спешила угощать всех чаем. Буквально в течение получаса рассмотрели план расследования, подготовленный Пустовойтом, распределили обязанности, и Турецкий пригласил Виктора Ивановича, майора ФСБ Борискина и Грязнова в свой кабинет, освободив Меркулова для государственных свершений.

Когда расселись, Александр Борисович уже подробно, в деталях, изложил фабулу питерского дела. Но перед этим попросил Пустовойта и Вячеслава Ивановича быть предельно внимательными к его рассказу и выявлять факты, имеющие отношение к московскому убийству. Борискину в расследовании Турецкий отводил особую роль, поскольку тот, как шепнул Турецкому Меркулов, был рекомендован Генрихом Хайдеровичем, тем самым из службы собственной безопасности ФСБ, который уже не раз выручал их в самых трудных, а зачастую и щепетильных ситуациях. Его рекомендация естественно стоила дорогого, без всякого сомнения.