Убийство на стороне
Шрифт:
Хенсон заставил себя размышлять, начать все с самого начала. У него было такое чувство, будто он воскрес. Пять минут назад ему было безразлично – жить или умереть, но теперь жизнь снова приобрела для него смысл. Ему необходимо было выяснить все детали дела. И не потому, что он боялся умереть – ради Ванды и ребенка, которого она носила под своим любящим сердцем.
Глава 12
Тихая и жаркая ночь не имела конца. Ветер успокоился, и в камере стало очень душно.
Растянувшись на верхней полке, Хенсон смотрел на лампочку в коридоре, которая никогда не гасилась.
Хенсон закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на прошлом, прогнав мысли о настоящем.
По мере того, как он думал, тени сомнения стали сгущаться за его сомкнутыми глазами, проникать в мозг. В Ольге жило два человека. Иногда, очень редко, ему удавалось разбудить в ней темпераментную женщину, почти такую, какой она была в ту ночь праздника для служащих. Но такие моменты были очень редко. В сущности, она отдавала свое тело, а мысли ее были очень далеко: она думала о новом платье: о меховом пальто или о своем обожаемом сыне, которого, не скрывая этого, предпочитала отцу.
Несмотря на очевидность случившегося, для него было невозможным довести свои подозрения до конца и представить себе жену такой, какой он видел ее в последний раз – лежащей на кровати обнаженной, с нейлоновым чулком, глубоко врезавшимся в шею.
Хенсону было сорок шесть лет. Ольга утверждала, что ей на два года меньше. Но очень редкие женщины сохраняли в сорок четыре года такую молодость. Ее грудь была крепка и упруга. Даже будучи трупом, она выглядела молодой и красивой. У нее была нежная шелковистая кожа, плоский живот и длинные стройные ноги с тонкими щиколотками... Если бы не было известно, что она мать двадцатитрехлетнего сына, ей никто не дал бы больше тридцати пяти лет.
Хенсон выбрал эту произвольную цифру.
– Предположим, тридцать пять, – сказал он себе. – Невозможно. Выходит, ей было двенадцать лет в момент рождения Джима. Даже деревенские девушки с их ранним развитием не могут начать совместное проживание с мужчинами с двенадцати лет... Но вместе с тем это похоже на факт.
Хенсон выпрямился и открыл глаза. Затем он позвал охранника.
– Не можете ли вы вызвать моего адвоката? Мне необходимо ему кое-что сообщить.
Охранник взглянул на часы.
– В три часа ночи? Не выйдет, старина! Лучше постарайтесь уснуть, это для вас необходимо.
«Жизнь мне более необходима, чем сон», – подумал Хенсон.
– Вы увидите своего адвоката днем, во время свидания.
Хенсон растянулся на полке, но заснуть не мог. Он открыл пачку «Кэмела» и закурил.
Он подумал о том, что лучше, пожалуй, сообщить о своих подозрениях лейтенанту Эгану. Полицейский – порядочный и умный человек. Он мог бы провести глубокое расследование, но район его действий ограничен Чикаго. А если люди в деревне не переменились за последнее время, они косо посмотрят на незнакомого полицейского...
Хенсону придется действовать самостоятельно, чтобы узнать то, что его интересовало. Он должен покинуть эту тюрьму и отправиться в город Перу, штат Индиана... Но как это сделать?
Была только одна возможность...
Не в силах заснуть, закуривая одну сигарету от другой, Хенсон обдумывал свой план.
Самое лучшее время для начала выполнения его плана – около двенадцати дня. Пока
Хенсон решил оттянуть время своего признания до пятнадцати часов. Он ждал так долго, подождет еще несколько часов. Но в пятнадцать часов он попросит свидания с помощником прокурора. Приведенный в контору, он сознается в убийстве Коннорса под тем предлогом, что тот вышел из тюрьмы и хотел разлучить его с Вандой, которая к тому времени уже была его любовницей. Если полицейские ему не поверят, им придется обратиться к определенному врачу...
Далее, он признается, что, опасаясь разоблачения в убийстве Коннорса, они с Вандой решили бежать из Чикаго. Но когда он укладывал свой чемодан, его застала Ольга. Они поссорились, и он прикончил ее. Чтобы убийство приписали какому-нибудь бродяге-садисту, он устроил всю эту инсценировку, потом, располагая временем, очистил сейф и убежал с Вандой из Чикаго.
Затем он предложит следователям проводить их к месту, где он зарыл деньги. Возможно, копы клюнут на это, хотя бы для того, чтобы избавиться от жалоб Джека Хелла и заставить замолчать журналистов.
Пока они достигнут места, которое он считал наиболее подходящим для своей цели, наступит ночь.
Хенсон понимал, что он принял опасное решение. Вполне возможно, что полицейские откажутся идти с ним, они могут воспользоваться признанием, подписанным им самим, и отправить его на электрический стул... Если они все же согласятся последовать за ним к месту, где он «зарыл» свою добычу, он будет все время находиться под угрозой дюжины направленных на него пистолетов. А когда он захочет ускользнуть от них, его жизнь будет стоить не дороже пенса. Но, во всяком случае, это хотя бы один шанс на спасение, тогда как, сидя в камере, он вообще ни на что не может рассчитывать.
По мнению адвоката, Хенсон, без сомнения, будет приговорен к смертной казни за убийство Ольги. И в случае, если апелляция отвергнет это обвинение, он немедленно предстанет перед судом за убийство Тома Коннорса и его присудят к каторжным работам. При всех обстоятельствах ему оставалось бы только ждать, когда его осудят за убийство. Не говоря уже о краже.
Его план был рискованным, даже безнадежным, но все-таки это была единственная возможность попытаться спастись.
Хенсону захотелось увидеть Ванду хотя бы на несколько минут, чтобы попросить у нее прощения. Он даже не думал о ней как о любовнице, ему хотелось только обнять ее, поцеловать в закрытые глаза и сказать ей, насколько она дорога ему, и что воспоминание о трех неделях, проведенных с ней, останется самым счастливым воспоминанием его жизни.
Глава 13
Все напоминало Хенсону кабинет капитана Ферри в Лоредо. Здесь тоже было много полицейских в форме и инспекторов в гражданской одежде, но комната была больше той, и потому казалась менее заполненной. Воздух свежий, пол покрывал толстый ковер. И в ней не было Ванды. Он тешил себя надеждой, что она будет тут и поймет, что он задумал.
Адвокат сделал для него очень мало. Вернее, ничего не сделал. Но теперь, когда его клиент собирался сделать признание, у молодого адвоката слезы выступали на глазах при мысли о том, что публикация его блестящей речи на суде летит к черту.