Убийство по Фрейду
Шрифт:
— К несчастью, это завещание будет ставить мои показания под подозрение. Видите ли, все дело в том, что я был знаком с Майком лишь в течение одного года, и мы не были Дамоном и Пифиасом [35] . Я даже не помню, когда он рассказывал мне о том отрывке из романа Лоренса — возможно, я спросил о его семье, потому что он ни разу о ней и словом не обмолвился. В основном Майк ничего о себе не рассказывал. Мы обсуждали всякие медицинские вопросы, преимущества различных специальностей и все такое прочее. Подождите минутку, а как насчет зубов?
35
Дамон и Пифиас — в греческой мифологии — неразлучные
— Я думала о зубах. Я читаю детективы. Дантист в Бангоре, который лечил зубы Майку, давным-давно умер. И Джерри не удалось отыскать и следов карт его пациентов. Вероятно, его преемник оставил лишь карточки посещающих его, но и он уехал. Так получилось, что пять лет назад мне пришлось сменить дантиста, поскольку наш семейный доктор вышел на пенсию. Я позвонила зубному врачу, к которому хожу теперь, — вы и представить себе не можете, какая я надоедливая, — и оказалось, что он записывает в карту лишь собственную работу. Дантист, который вышел на пенсию, продал свою практику, но купивший ее оставил лишь записи за последний год. И единственные сведения обо мне относятся к последним пяти годам. А ведь большинство пломб мне поставили еще в подростковом возрасте. Вы, случайно, не в курсе, например, что у Майка были удалены все зубы мудрости? Если мы сможем доказать это, а у доктора Барристера все четыре зуба мудрости окажутся в целости и сохранности, то…
Мессенджер отрицательно покачал головой:
— Тогда, конечно, мне было не до того. Быть ординатором — дело очень хлопотное и утомительное, мы даже дома оказывались в разное время. Я даже не помню, храпел ли Майк, и не знаю, знал ли я это вообще когда-нибудь. Честно говоря, у меня не слишком хорошая память на всякие мелочи. Моя жена жалуется на это время от времени. Я постоянно делаю ей комплименты насчет шляпки, которую она носит вот уже три года. Помню, как однажды сидел и смотрел на свою жену. Она поседела, а я даже не заметил, как это произошло. Мне очень жаль. Вы проделали такой долгий путь, а я…
— Мне следовало бы позвонить. Но я действительно хотела приехать. Обратный рейс в полдень. У меня даже хватит времени, чтобы пойти в музей.
— А почему бы вам не заглянуть к нам на ленч? Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились с Энн. Она — самая рассудительная, самая земная женщина в мире. Может, она что-нибудь придумает.
Кейт с радостью приняла приглашение. Они были милой семьей. После ленча Кейт и чета Мессенджеров сидели на заднем дворе, как они его называли, и Кейт снова пересказывала свою историю. Энн, в отличие от Кейт и своего мужа, не была мечтательницей. Ее реакция во многом походила на реакцию Рида. Однако, когда Кейт прощалась, Энн сказала:
— Я буду честна, Кейт. Думаю, вся эта история достаточно логична для того, чтобы принять ее как версию. А поскольку опровергающих ее фактов нет, вы позволили себе в нее поверить. Я не убеждена, что все так и было на самом деле. Однако вероятность того, что она могла бы случиться, есть. И если Дэну известно что-то, что может послужить доказательством, мы это откопаем. Я человек более методичный, чем он. Конечно, во всем, кроме генов. Я попытаюсь помочь ему вспомнить. Но пожалуйста, не слишком на это надейтесь.
К десяти часам Кейт уже была дома. Поездка из аэропорта Кеннеди заняла почти столько же времени, сколько перелет из Чикаго, и даже больше, если принять во внимание, что ей пришлось долго ждать багажа. Но несмотря на это, она была рада, что слетала туда. Рид позвонил в половине одиннадцатого.
— Помнится, я встречал тебя в политическом клубе, — сказал он, — но я не знал, что ты задумала выставить свою кандидатуру. Ты можешь приостановить свою деятельность, скажем, на двадцать четыре часа? Ты что-нибудь узнала? Ну, не теряй надежды. Я хотя и не парил в заоблачных высях, но и не сидел сложа руки. Я консультировался с экспертом-отоларингологом. Он сказал, что фотографии, имеющейся у нас, недостаточно. Однако он попытается что-нибудь сделать. Мы отправили детектива под видом уличного фотографа добыть нам фото ушей доктора Майкла Барристера. Мне также пришло в голову, что Майк
— Хотелось бы мне встретиться с ним раньше и убедить его на мне жениться!
— О Господи! Ты совсем плоха. Можно мне приехать и утешить тебя? Я поведаю тебе о том, как я мило провел время в суде. Они решили, что книжки, которые мы с таким трудом изъяли, не порнографические. Как выражается моя матушка, до чего докатится этот мир!
— Благодарю тебя, Рид. Но я приняла полторы таблетки секонала и отправляюсь в постель. Мне жаль, что в суде все так получилось.
Телефонный звонок, казалось, извлек Кейт из пучин океана забвения. Она в отчаянии устремилась к поверхности. Была полночь.
— Да, — сказала она в трубку.
— Это Дэн Мессенджер. Я вас разбудил? Но я подумал, вы не станете возражать. У нас кое-что есть. Можете поблагодарить Энн. Вы меня слушаете?
— Да.
— Энн говорила вам о своей методичности. Она всегда составляет списки и все каталогизирует. Вот мы и прошлись по спискам и каталогам. Она начала, придерживаясь собственной логики, со шрамов, хотя, конечно, наш теперешний Барристер наверняка знает о них, то есть я хочу сказать, видел. Например, если у Майка был удален аппендикс, этот парень тоже мог сделать операцию аппендицита. Не нужно считать своего противника глупее себя. Стыдно сказать, но меня не осенило, когда Энн заговорила о шрамах, поэтому мы перешли к другой категории. Аллергия, привычки, времяпрепровождение, когда мы бывали вместе. Вы еще меня слушаете?
— О Господи, конечно!
— И тут она дошла до категории, которая казалась смехотворной: одежда. Вряд ли можно с уверенностью заявить, что этот парень не Майк, потому что он больше не носит того старого твидового пиджака, который настоящий Майк холил и лелеял. Хотя у Майка таких привычек не было. То есть Я хочу сказать, я не помню никакого твидового пиджака. Я бы сказал, что вообще не помню одежды, которую он носил. Почти все время он был во всем белом, включая ботинки. И тут, знаете ли, меня осенило. Ботинки! Белые ботинки! У меня имелась единственная пара обуви — денег у меня тогда совсем не водилось, — подошвы которой я протер до дыр. Шел дождь, и дырки в подошвах работали как водяные насосы. У меня промокли ноги, но других ботинок у меня не было, поэтому я спросил Майка, в тот день свободного от дежурства, нельзя ли мне надеть его обувь? Мне казалось, что у нас ноги одного размера, но даже если ботинки Майка окажутся мне немножко не по размеру, они хотя бы сухие. Он разрешил мне их взять, но добавил, что мне будет несколько трудно в них ходить. Я спросил почему. «Потому что у меня один каблук выше другого, — ответил он. — Скорее всего, ты этого никогда не замечал, как и все остальные. Он выше всего на пять восьмых дюйма, но человеку с ногами одинаковой длины покажется, будто он одной ногой идет по бордюрному камню, а другой — по дороге».
Ну, я их, конечно, померил — кроме всего прочего, они мне оказались малы, и я не стал их надевать. Вы хоть бы хмыкнули в трубку. Когда не слышишь ни одного звука в ответ, невольно начинаешь чувствовать неловкость, словно говоришь в микрофон на сцене. Вот так-то лучше.
После окончания института мне почти не приходилось иметь дело с ортопедией, но у меня такое ощущение, что если человек когда-то носил в одном ботинке супинатор или один каблук у него был выше другого, то это пожизненно. Тем не менее вам это предстоит проверить. И еще одно: у Майка действительно был один шрам, хотя мне никогда не приходилось его видеть. Однако, если ему делали операцию, то можно отыскать о ней запись. Тут не возникнет никаких трудностей. Но это тоже придется проверить с помощью ортопеда или полиции.