Убийство после сдачи номера в печать
Шрифт:
— На заводе у него тоже есть дружки?
— Наверняка. У него везде свои люди.
— Врач или сестры?
— Нет. Но швейцара он подкармливает — готов голову дать на отсечение.
— Знаешь этого человека? — Альбер извлек из кармана фотокарточку Риве и поднес ее к глазам Делькура. Снимок был выполнен перед вскрытием, но фотограф превзошел самого себя. Покойник выглядел как живой.
— Тони. Когда-то был хорошим гонщиком.
— Он тоже платит?
— А-а… Это же дружок Пепе, их водой не разольешь.
— Где сейчас этот Пепе?
— Пропал.
— Ну, а про этого что скажешь? — На свет божий была извлечена фотография Дюамеля.
— Видел я его. На днях он разговаривал с Риве в пивной.
— Не слышал, о чем говорили?
— Нет. Но факт, что о деле, сразу видно было. Забились в угол, и Тони все зыркал по сторонам, не следят ли за ними. Я старался не смотреть в их сторону.
— Риве тоже опасен?
— Не слишком. Но зато уж дружок его…
— Я вот еще чего не понимаю, — сказал Альбер, задумчиво глядя на высокого, тощего, взлохмаченного мужчину. — Почему вы набросились на моего коллегу прямо сразу, в приемной? Разве нельзя было просто припугнуть или подстеречь на улице, когда он выйдет?
Видно было, что Делькур сделал бы досадливый жест, не будь у него руки схвачены за спиной наручниками.
— Нет, — решительно возразил он. — Бить надо прежде, чем человек попадет в лабораторию. Если с ним начали работать, от него уже не избавиться. Доктор осложнений не любит.
— А этого человека помнишь?
— Это Параж. Он работал на заводе… охранником или кем-то в этом роде. Но его тоже лечили.
— Что с ним делали?
— Ну, как это… работали с ним. Так у нас принято говорить.
— Он тоже был дружком Пепе?
— Нет. Вроде бы водил шашни с докторшей. С пучком, старая образина, а туда же… Черт бы ее побрал, курву драную!
— Что тебе известно о смерти Паража?
— Только то, что в газетах было.
— Вам никогда не приходило в голову, что он скапутился от того препарата, какой ему ввели в лаборатории?
— В лаборатории?.. Как это? Да что вы! Нас тут наблюдают: выслушивают-выстукивают, все честь по чести.
— Тебе ни разу не было дурно после того, как принимал какое-нибудь лекарство?
— Как же, бывало, когда и мутит. Но ведь за это и денежки платят, верно? И всегда заранее предупреждали. С нами тут обходятся по-хорошему. Вот только эта старая шлюха, что меня выставила…
— И что же ты теперь собираешься делать?
— Я-то? Думал потолковать с Пепе, попросить замолвить словечко. Но не застал его.
Альбер взглянул на Буасси, тот пожал плечами. Они припарковались на набережной Орфевр, у высокой коричневой ограды Дворца правосудия. Проходившие мимо туристы заглядывали в машину с таким видом, словно она тоже относилась к числу платных достопримечательностей Парижа.
— Ну вот что, парень! — сказал Альбер. — Не хочется мне, чтобы ты разгуливал на свободе: чего доброго начнешь еще языком трепать. Так что мы сейчас прихватим тебя с собой и оформим
Он запустил руку под пальто Делькура и вмиг нащупал нож — весьма солидное оружие, переделанное из мясницкого тесака. Чехол под него был прикреплен к подкладке пальто с таким расчетом, чтобы нож можно было выхватить мгновенно и тотчас же пустить в ход. Альбер знал, что у бандита должен быть при себе еще один: ведь пальто человек вынужден иногда снимать. Он охлопал карманы, но безрезультатно. Выжидающе взглянул на Делькура, и тот послушно наклонился вперед.
Лелак удовлетворенно кивнул и провел рукой по шву возле пояса. Нож был спрятан внутри, чуть ниже правой почки: вороненой стали, с пружиной и небольшим, сантиметров в десять, лезвием.
— Надзирателю это вряд ли понравилось бы. Тебя могли неправильно понять. Еще есть?
— Нет.
Увидев, что один из туристов нацелился фотоаппаратом, намереваясь запечатлеть их шествие к зарешеченной дверце, все трое, не сговариваясь, отвернулись.
На сей раз они припарковались у завода. Буасси напялил свой баскский берет, переодел пальто, переобулся в другие ботинки и сунул за пояс широких брюк резиновую дубинку. Дубинка была не уставная полицейская, а укороченная, так сказать, для домашнего пользования и со свинцовой прокладкой. Приятели выждали, пока скроются случайные прохожие, и Буасси выбрался из машины.
Альбер достал сверток с бутербродами и, разворачивая его, следил, как Буасси вперевалку направился к проходной. Пока они сдали Делькура и выполнили все необходимые формальности, наступил полдень, и Альбер весьма не прочь был бы пообедать, но Буасси уперся — ни в какую. Он был упрямый, точно осел.
К тому времени, как приятели добрались до фармацевтического завода, у Альбера окончательно окрепло убеждение, что глупо так лезть на рожон. Вчера идея внедрить Буасси в группу подопытных казалась вполне стоящей. Сегодня это выглядело ненужным риском. Однако достаточно было взглянуть на Буасси, чтобы попридержать свое мнение при себе. После того как Альбер сам же втравил беднягу в историю, Буасси в жизни не простил бы ему такого отступничества.
Безо всякого удовольствия Альбер жевал бутерброд, с такой любовью приготовленный очередной пассией приятеля. Сиди тут и жди, довольствуйся ролью пассивного наблюдателя! Швейцар пропустил Буасси без звука, и тот на правах своего человека уверенно направился к зеленой дверце в конце двора. Он не смотрел на проходивших мимо рабочих завода, облаченных в белые халаты, так же, как и те не смотрели на него. Они словно бы не замечали друг друга. Наверняка здесь любому известно, зачем приходят в лабораторию эти плохо одетые, с небритой щетиной мужчины, и наверняка каждый считает за благо делать вид, будто не знает об этом.