Убийство в ЦРУ
Шрифт:
Он проехал по улицам Саусалито, краем глаза замечая огоньки Сан-Франциско на том берегу залива, которые то пробивались сквозь туман, то таяли в нем, затем свернул на улочку, застроенную в начале жилыми домами, которые затем постепенно сменились мелкими предприятиями. Заехав на мощеную стоянку для трех машин перед двухэтажным белым оштукатуренным домом, выключил двигатель и фары, посидел немного, прежде чем выйти из машины, и пошел к боковой двери дома, выкрашенной красной краской. Доктор постучал, расслышал шаги спускавшегося по железной лестнице и отступил перед
— Приветствую, Джейсон, — сказал он.
— Билл, — приветственно обронил Толкер, минуя его и заходя в дом. Дверь за ним закрылась с глухим стуком. Оба поднялись по лестнице на второй этаж. Доктор Уильям Уэйман распахнул дверь в свой просторный, заставленный всяким барахлом кабинет. Там сидела женщина лет, на взгляд Толкера, примерно тридцати пяти. Сидела она в темном углу кабинета, единственный свет, освещавший ее лицо, падал из покрытого грязью окна в задней стене дома.
— Харриет, это доктор, о котором я тебе говорил, — сказал Уэйман.
— Добрый день, — донесся из угла тоненький голос, выдававший нервозное состояние женщины.
— Добрый день, Харриет, — откликнулся Толкер. К женщине он не приблизился. Вместо этого подошел к столу Уэймана, присел на краешек, кончиками пальцев выравнивая складки на брюках.
— Харриет — та самая особа, о которой я тебе говорил по телефону, — пояснил Уэйман, усаживаясь в кресло рядом с женщиной. Он взглянул на Толкера, освещенного светом настольной лампы с гибкой ножкой.
— Да, это произвело на меня впечатление, — отозвался Толкер. — Пожалуйста, расскажите мне немного о себе сами, Харриет.
Женщина принялась было рассказывать, потом умолкла, словно кто-то поднял от грампластинки рычаг с иголкой.
— Кто вы такой? — спросила она.
Уэйман ответил ей спокойным, терпеливым тоном, в котором звучала отцовская забота:
— Он из Вашингтона и очень много знает о нашей работе, участвует в ней.
Толкер оторвался от стола и подошел к ним. Склонившись к женщине, он произнес ласково:
— Я думаю, то, что вы делаете, Харриет, замечательно, очень смело, очень патриотично. Вы должны очень и очень гордиться собой.
— Я горжусь… просто мне… иногда я пугаюсь, когда доктор Уэйман приводит сюда чужих.
Толкер засмеялся. Смех звучал ободряюще.
— Я думал, — сказал он, — это доставит вам удовольствие, Харриет. Можете не сомневаться, вы не одиноки. В этом участвуют тысячи людей, и все они такие же, как вы, — талантливые, увлеченные, хорошие люди.
Толкер увидел легкую улыбку на ее лице. Она заговорила:
— Я не очень-то нуждаюсь в хвалебных речах, доктор… как вас зовут? — Это было произнесено голосом самоуверенным, недружелюбным, в котором ничего не осталось от той любезности, что звучала при знакомстве.
— Доктор
— Хорошо. — Уэйман положил руку на руку Харриет, покоившуюся на ручке кресла, и сказал: — Харриет, вы готовы?
— Готова и всегда буду готова, — ответила она голосом, который, казалось, исходил от другого человека. — Представление начинается, доктор Д-ж-е-й-м-с.
Уэйман бросил взгляд на Толкера, затем сказал ей ровным голосом:
— Харриет, я хочу, чтобы вы закатили глаза до самой макушки, насколько сможете. — Положив указательный палец на ее бровь, он добавил: — Взгляните вверх, Харриет. — Толкер подался вперед и впился взглядом в ее глаза. Уэйман продолжал: — Так, Харриет, хорошо, насколько можете дальше. — Зрачки исчезли, на лице женщины молочно бегали лишь две глазницы.
Толкер кивнул Уэйману и улыбнулся.
— Теперь, Харриет, — монотонно говорил Уэйман, — я хочу, чтобы вы держали глаза в этом положении и медленно опустили веки. Вот так… очень медленно… хорошо. Сейчас вы чувствуете себя совершенно расслабленной, не так ли? — Она кивнула. — Теперь, Харриет, ваша рука, та, которой я касаюсь, становится легкой, воздушной, как будто к ней привязали дюжину воздушных шариков, наполненных гелием Так… так, чудесно. — Рука женщины поднялась в воздух и зависла, словно подвешенная на невидимой проволочке.
Уэйман повернулся к Толкеру и сказал:
— Эта женщина — круглая «пятерка», лучше я не встречал.
Толкер хмыкнул и наклонился близко к лицу испытуемой.
— Харриет, это доктор Джеймс. Как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя хорошо.
— Мне хотелось бы попросить вас сделать кое-что.
— Я… я не могу.
— Она, — вмешался Уэйман, — откликается только на меня. Что тебе нужно, чтоб она проделала?
— Заучила фразу и была уведомлена, что я тот человек, которому она должна ее повторить.
— Хорошо. Харриет, я хочу, чтобы вы запомнили то, что я сейчас вам скажу. Этого вы не должны говорить никому, кроме того человека, который вам скажет: «Повис густой туман». Вы поняли?
— Да, — донесся словно из глубокого сна ее голос.
— Я хочу, чтобы вы запомнили: «Есть четыре человека. Двое из них хорошие, а двое плохие. Плохих зовут Билл и Салли». Вы поняли?
— Да.
— Когда я скажу, чтобы вы вышли из приятного расслабленного состояния, которым вы наслаждаетесь сейчас, вы запомните эту фразу и повторите ее только тому, кто скажет: «Повис густой туман».
— Да.
— Я начинаю считать в обратную сторону, от пяти до одного. Как только я скажу «один», вы откроете глаза и почувствуете, что вам очень хорошо, что вы очень спокойны. Готовы?
— Да.
— Пять — четыре — три — два — один.
Моргнув, женщина открыла глаза, безмятежная улыбка озарила ее лицо.
— Чувствуете себя хорошо? — спросил Уэйман.
— Да. Чувствую себя хорошо.
— Вы так спокойны на вид, так умиротворены, — сказал Толкер.
— А вы кто? — спросила женщина.