Убийство в лунном свете
Шрифт:
Левой я легонько двинул его в торец поверх защиты и тут же отпрыгнул назад, когда шерифова правая рука описала полукруг, не достав до моей головы целого ярда. Пока он пытался сохранить равновесие после этого дурацкого вращательного движения, я сделал выпад, двинув его правой над самым брючным ремнём. Тычок вышел так себе; я попросту, можно сказать, испробовал шерифа на прочность да уверился, что могу при этом уцелеть.
Мой удар явно был для него болезнен, но и для меня тоже. В боку резануло, и я понял, что мне следует отказаться от ударов правой и работать почти одной лишь левой
Шериф бросился на меня; я засеменил ногами, отступая и кружа вокруг противника. При этом я продолжал колоть его короткими левыми, в основном поверх его защиты, но когда он поднимал эту руку повыше, до уровня носа, я целил под неё, заставляя вновь опускать руку. Я продолжал отступать — в общем, боролся словно Уолкотт против Луиса. Но я был счастливее Уолкотта, поскольку шериф не был столь тренирован, как Луис. Что ни шаг, он более и более задыхался.
Я почувствовал боль в моём повреждённом ребре и нанёс правой ещё три удара шерифу в брюхо. Всякий раз я выгадывал то мгновение, когда он терял равновесие в результате недолёта своих круговых ударов.
Через три, а может быть через четыре минуты шериф уже дышал словно паровоз, а его глазки налились кровью от натуги; из носа бежала струйка крови, капли которой срывались с подбородка.
От него я получил один-единственный удар — тыльной стороной левой руки, который он, вероятно, и не думал мне наносить. Это удар прошёлся по моему черепу вдоль, но в глазах пошли круги, а в голове загудело. В результате я двадцать или тридцать секунд перебирал ногами, но это оказалось столь же действенным, словно бы я нанёс ему по удару справа и слева. Гоняясь за мной, шериф выдохся.
Когда Кингмэн остановился, чтобы перевести дух, и его язык форменным образом вываливался изо рта, я, заскрипев зубами от боли в боку, почти до запястья погрузил свой кулак ему в солнечное сплетение. Шериф издал нечто вроде «У-уф!» и осел наземь. Это не был нокаут и даже не нокдаун; у него просто отшибло дыхание.
Я и сам к этой минуте дышал с трудом, но держался наготове, случись ему подняться вновь и двинуться на меня. Однако по всему было видать, что шерифу это вряд ли под силу.
Позади меня раздался сдержанный голос:
— Ну, вы даёте.
Я обернулся и увидал доктора Корделла — того самого, кто этой ночью в номере отеля «Тремонт-Хаус» наложил мне на больное место бандажную ленту. На мгновение я удивился — что он здесь делает? — но затем получил ответ, когда Вилли Эклунд произнёс:
— Всё уже закончилось, док.
Тут я понял, что, в дополнение к частной практике на моём ребре, доктор Корделл, должно быть, ещё и окружной коронер.
— На два слова, — сказал доктор Эклунду. Он наблюдал, как Кингмэн поднимается на ноги, и я полагаю, готов был в любую минуту помешать нам продолжить драку. Но в том не было нужды. Своё шериф Кингмэн на этот раз получил. Поднимался он медленно, держась руками за бока и всё ещё тяжело дыша. Немного продышавшись, он выдавил из себя: «Пробоин нету, док», — явно полагая, что будто бы Корделл беспокоится о нём. Шериф вынул из кармана носовой платок и приложил его к носу, чтобы воспрепятствовать крови капать с подбородка на форменный галстук, после чего медленно двинулся
— Эй, док, а труп вон там!
Обернувшись, коронер взглянул через плечо и сказал:
— Так проследи, Вилли, чтоб он не сбежал, — а затем нагнал Кингмэна у поливочного корыта.
Я утёр пот с лица и поправил галстук, после чего, спустив рукава, направился к изгороди забрать пиджак. Затем я присоединился к Вилли Эклунду, сторожившему вещественное доказательство. Словно бы размышляя, тот проговорил:
— Ты просто идиот. Затеял драку со сломанным ребром. Ведь док рассказал мне; он уже хотел вмешаться. — Внезапно Эклунд ухмыльнулся. — Только ты уж управился. — И тут же, в ту секунду как шериф с коронером направились к нам от своего корыта, Эклунд вновь принял серьёзный вид.
Тем не менее он продолжал:
— Впрочем, не думай, что ты мне угодил. Уж теперь он недели две будет почём зря гонять своих подчинённых. Я знаю; один раз ему уже задали трёпку.
— Нужно бы почаще, — ответил я на это.
— Он не так уж плох, Хантер. Любит животных, обожает жену и дочь. Имеются, конечно, и слабые места.
— А ещё он обожает частных детективов — на этот раз прошу понимать буквально.
Но шериф с коронером успели подойти к нам, поэтому Эклунд мне не ответил. Кингмэн остановился немного поодаль и позвал: «Хантер!» Это слово прозвучало не на повышенном тоне, так что я сделал в его сторону пару шагов, оставив Эклунда с коронером заниматься своим делом.
— Извини за это ребро, — сказал Кингмэн. — Док мне только что сказал; я не хотел тебя калечить.
Эти слова звучали не в тон: шериф словно бы и не просил прощения; однако и не насмешки не слышалось. Симпатией он ко мне, конечно же, не проникся, — просто, полагаю, моё желание драться невзирая на трещину в ребре произвело на него впечатление. Подобные дуболомы всегда ценят отвагу больше чем рассудительность, а крепость мышц больше хороших манер.
— Пять баксов, и мы квиты, — ответил я.
— А?
— Столько взял с меня ваш коронер за то, чтобы наложить бандажную ленту, — объяснил я. — Мне не было известно, что он на официальном содержании, но раз так, то этот визит должен быть за счёт округа, верно?
— Что ж, это по-честному, — объявил шериф. — Эй, Корделл, отдай-ка этому парню его пять баксов. Мы запишем их в твою зарплатную ведомость.
Корделл не спеша повернулся и взглянул на шерифа.
— Так это ты его так?
— Он упал у меня в конторе, — ответил Кингмэн с видимым смущением.
Коронер несколько секунд не спускал с шерифа глаз; Кингмэн, отведя взгляд, заинтересовался скелетом, лежащим в золе.
— Вы не знаете, док, кто был дантистом Армстронга? Он бы помог нам с уверенностью сказать, точно ли это Армстронг.
Корделл вынул из кармана пятидолларовую бумажку и протянул мне. Я поблагодарил его и спрятал бумажку; на его вопросительно поднятую бровь я ничем не ответил, и коронер повернулся к остальным. Затем, ступив прямо в золу, он принялся осторожно её разгребать.