Убийство в лунном свете
Шрифт:
Такая простая схема могла быть с такой же простотой и разоблачена. Вот в чём оказывалась теперь моя задача! Если догадка верна — а я чувствовал, что она верна, — мне оставалось только сказать всё Эмори, выяснить всё на деле — и у меня в кармане оказывался материал для отчёта Жюстине, вполне оправдывавший те средства, что были уплачены ею агентству Старлока за мою службу.
Взгляд на приборную панель показал мне, что до девяти оставалось три минуты — время пускаться в путь, если я желаю появиться в доме вовремя. Но я послал точность к чёрту; опоздание в несколько минут не испортят дела. Ближайшие десять минут мне нужны были для того, чтобы мой разум
Выходило ли так, что Стивен Эмори не просто сдвинутый, но психически больной? В час убийства Фоули Армстронга Эмори был один, в своей машине. Он был один также в тот час, когда тело Армстронга исчезло с Дартаунской дороги. В свой дом в среду вечером он прибыл спустя значительное время после того как я пришёл к нему. За это время он не успевал перенести труп в сарай О’Хары, но этого и не требовалось. Труп мог лежать у него в багажнике, в то время как мы с шерифом Кингмэном занимались его поисками. А позднее той же ночью, когда мы с шерифом вернулись в город, Эмори мог переправить тело в сарай О’Хары и поджечь сарай. Всё сходилось, будь только Эмори ненормальным.
Я вышел из машины и прошёлся вдоль дороги назад; голова настолько шла кругом, что и телу потребовалось подвигаться. А прогулка всегда помогает думанью.
Только этот поступок оказался ошибочным, поскольку в отдалении от машины я оказался один-одинёшенек на залитой лунным светом сельской дороге. И предмет моих мыслей наводил на меня страх.
Пока сидишь в закрытой машине, ничто не мешает спокойно размышлять о человеке, настолько безумном, чтобы убить другого человека, перегрызя ему горло, но когда стоишь вот так в одиночестве на пустынной дороге, спиной к неизвестности, то объективности мыслям уже будет недоставать. Не станут ваши мысли следовать прямой колее рассудка. Они пощипывают вас за загривок, понуждая то и дело оборачиваться, чтобы бросить взгляд за спину.
Мне даже не помогло, когда я наклонился, чтобы поднять с обочины деревянный дубец. Мой дубец взял и ускользнул куда-то в кювет; он был чем-то иным.
Я бросил думать — время для обдумывания подобных вещей было самое неподходящее. Следовало отложить это на потом, либо поднять этот вопрос в разговоре с Эмори. Я вернулся в машину и поехал к нему.
Дом выглядел точно так же как и четвертью часа ранее, когда я проехал мимо: единственный в доме свет горел где-то на кухне. Я взошёл на крыльцо и постучал. Кто-то (не похожий на Эмори по голосу) произнёс: «Войдите».
Я раскрыл дверь, ведущую в затемнённую прихожую, и прошёл к светившемуся входу на кухню. Только до этого места я и дошел: там я встал как вкопанный, поскольку на кухонном полу лежало человеческое тело. По его лицу трудно было распознать Рэнди Барнетта, но о причине смерти догадаться не составляло труда. Горло было разорвано ещё сильнее, чем тогда у Фоули Армстронга, но так мне могло лишь показаться из-за того, что Армстронга я видел при одном только лунном свете, а здесь всё было освещено ярким, безжалостным светом электрической лампочки.
У себя за спиной я услышал лёгкий звук и попытался обернуться, одновременно втягивая голову в плечи. Было слишком поздно.
Глава 14
Насколько же глубоко можно впутаться… И запутаться тоже — в обстановке. Я чувствовал, что лижу ничком на холодной и сырой земле, а мои ладони, как и лицо, вымазаны липкой грязью. Кругом
Но несмотря на то, что порог яви был так близок, моё сознание всё ещё заполняли грёзы или галлюцинации: будто бы я сейчас в Чикаго, в особняке Жюстины Хаберман. Я, вероятно, уже отчитался перед ней по нашему делу, поскольку его мы не обсуждаем. Всё идёт гладко, за одним, впрочем, исключением: каким-то образом я одновременно спорю с дядюшкой Эмом; самого дядюшки Эма тут нет, и всё же я с ним каким-то образом спорю. А спор вот о чём: был ли я последователен в своих действиях в отношении замужней женщины, когда решил обходить Молли Кингмэн за километр, раз уж она оказалась замужем. Дядюшка Эм посмеялся с меня и объявил, что я не представляю себе отличия мальчишеского увлечения от страсти зрелого мужчины, с Жюстиной же не было проблем, поскольку я совершенно не думал, будто бы я влюблён в неё, а она влюблена в меня, так что кого это могло задеть? Я уже пытался придумать ответ на дядюшкины слова, но ответ не шёл. Правда, я мог бы сказать, что решительно уже не беспокоюсь о Молли Кингмэн и что Жюстина женщина весьма привлекательная и желанная. Вероятно, мне и следовало дать некий ответ в этом духе.
Но сквозь грёзы, сквозь темень и налипшую грязь всё громче доносились те голоса. В голове стучало всё сильнее, и наконец Жюстина, дядюшка Эм и Чикаго испарились, а я вновь оказался в Тремонте.
И валялся на земле. Ни вспомнить, как я сюда попал, ни сообразить, где я и почему так темно. Уж ослеп ли я на самом деле?!
Ужас, возникший из этого предположения, помог мне очухаться. Я перевернулся на спину и уставился вверх. Нет, с глазами у меня всё было в порядке: я различил ошмётки небесного свода сквозь небольшие разрывы в том, что наверняка было лиственной сенью над головой. Я лежал под деревьями или под высокими кустами.
Приподнявшись на локте, я опасливо потрогал руками голову. Затылок лучше было не трогать — там сильно болело, да и вся голова буквально раскалывалась, но ни порезов на коже, ни переломов я не ощутил. Ни даже шишки или припухлости. Меня, должно быть, ударили чем-то тяжёлым, но мягким, наподобие мешка с песком, и сила удара распределилась по широкой площади.
Ударили — и я потерял сознание. Но что случилась затем, и где я находился? Я сел.
Голосов было не слыхать. Нет, они вновь послышались, и на этот раз сознание настолько вернулось ко мне, что я мог их признать. Во всяком случае, один из голосов; то был шериф Кингмэн. А второй, несомненно, принадлежал его помощнику, Вилли Эклунду. Голоса раздавались на расстоянии ярдов двадцати или тридцати; о чём оговорили эти люди, мне разобрать не удавалось.
Я вытянул руки в стороны, и одна из них коснулась ствола дерева, дюйма в три диаметром. Опираясь об этот ствол, я поднялся на ноги; в результате моя голова оказалась выше уровня кустов, и я смог оглядеться.
Я стоял посреди купы кустов и деревьев, которую не раз примечал с той же стороны дороги, по которую находился и дом Эмори, ярдах в двадцати от него. Теперь, стоя в полный рост, я мог видеть сам дом — ярко освещённый снизу доверху. Мой «кадиллак» всё ещё был припаркован на подъездной дорожке; бок о бок с ним стояла машина Кингмэна.