Убийство в лунном свете
Шрифт:
Ни шерифа, ни его помощника я в первую минуту не увидел; но затем моё внимание было привлечено звуком, как будто кого-то стало рвать, и я взглянул в сторону фасада; на крыльце виднелась фигура Эклунда, перегнувшегося через перила. Это означало, что он нашёл Рэнди Барнетта; отлично. Но схватили ли они Эмори, или тот всё ещё был на свободе?
И почему, кстати говоря, я сам всё ещё жив? Эмори, должно быть, огрел меня мешком с песком, в ту минуту как я склонился над Рэнди, а затем перетащил меня под эти деревья, да и оставил тут, но зачем? Он, конечно, психически больной, но такое поведение
Оттуда, где я стоял, входная дверь не была мне видна, но я слышал, как Кингмэн вышел из дома; вот он показался на крыльце. В одной руке он держал фонарик, а в другой револьвер. Это, разумеется, значило, что Эмори они не нашли и всё ещё искали его.
А в этом деле я с удовольствием окажу им помощь, пусть только ноги снова начнут меня слушаться. И хорошо, если пистолет и фонарик Жюстины всё ещё в «кадиллаке».
Я попытался позвать шерифа по имени, но сперва следовало прочистить горло — звуки, вылетевшие из него, напоминали кваканье лягушки. Только Кингмэн услышал; он развернулся, и свет его фонарика заплясал по мне. Впрочем, в мою же сторону повернулось и дуло его револьвера.
Продравшись сквозь кусты, я направился в его сторону. Мне казалось, что с моим появлением шериф должен тот час же опустить свой револьвер — не мог же он меня не узнать; но он не опустил револьвера. Наоборот: он подался на шаг назад и ещё больше вскинул револьвер. При этом его рука задрожала. Шериф крикнул: «Стоять!»; я замер. И ещё — поскольку мне не хотелось быть застреленным, а по выражению шерифова лица я понял, что он в любую секунду готов нажать на курок — я поднял руки.
— Матерь Божья! — воскликнул Кингмэн; он был испуган, причём настолько, что слова его прозвучали молитвой, а не ругательством. Краем глаза я заметил, что Вилли Эклунд перескочил через перила крыльца и бежит теперь к нам. В руках он тоже сжимал фонарик и револьвер, и руки, державшие их, были направлены на меня как вилы.
Лицо у Эклунда было каким-то зелёным. Я вначале подумал, что оно просто измазано в той блевотине, которую он изрыгал, повиснув на перилах крыльца, после того как увидел в доме Рэнди с разорванным горлом. Но теперь я отметил, что чем больше Эклунд на меня смотрел, тем зеленее становился. Выходило, будто он страшно напуган, и с каждой секундой ужас всё больше им овладевает.
Я тоже перепугался — в основном оттого, что так напугал их. Судя по тому, как они оба на меня пялились, можно было подумать…
В это мгновение у меня мелькнуло желание взглянуть на свои задранные вверх руки. То, в чём они были измазаны, — это была вовсе не грязь. Их толстым слоем покрывала липкая кровь, тёмнокрасная в ярком белом свете двух фонариков, устремлённых на меня.
Лица своего я видеть не мог, но в том и не было нужды — я уж знал, на что оно похоже. Если грязь на моих руках оказалась кровью, то и грязь на моём лице — размазанная, как я теперь почувствовал, большей частью вокруг губ, тоже была кровью.
Становилось ясно, отчего они так меня боятся, и я даже не мог их за то упрекнуть. Я прочистил горло и попытался придумать, что сказать. В голову мне пришло вот что:
— Пусть мой внешний вид вас не обманывает. Я никого не убивал.
Мои
Эклунд обошел меня кругом, Кингмэн приблизился спереди. Один револьвер ткнулся мне посреди спины, второй оказался упёрт мне в живот. Стоило им нажать на курок, они застрелили бы друг дружку — только проделали бы это через меня, и пользы мне от того не было бы никакой. Я стоял не шевелясь и пытался придумать правильные слова. Жизнь моя уподобилась десятицентовику, балансирующему на ребре где-нибудь на прилавке красного дерева, — легонько толкни, и он повалится в ту сторону или в другую. На лицах обоих читалась паника. Что ж, существовала одна вещь, которую я хотел знать, и разумный вопрос, скорее всего, окажется лучше уверения, которому они всё равно не поверят. Я спросил:
— Вы отыскали Эмори?
С таким же успехом я мог сказать это по-португальски.
— Проверь его карманы с левой стороны, — сказал Кингмэн, — а я проверю с правой. — И две левые руки принялись шарить по мне.
— Есть, нашёл, — сказал Эклунд. Самый его голос, казалось, имел зелёный оттенок. Я опустил взгляд на его руку, извлечённую из левого кармана моего пиджака. Рука сжимала нож для разрезания бумаги с салатовой ониксовой ручкой и лезвием из полированной бронзы — металл кое-где просвечивал сквозь размазанную по нему кровь.
Я взглянул на нож только мельком. Эклунд произнёс:
— Вещь Эмори, всё верно; я видел его на столе в передней комнате.
— Положи его в машину, Вилли, — сказал шериф. — Заверни аккуратно. Там у меня нет наручников, но имеется крепкий шнур. Принеси его, мы свяжем ему руки; не хочу рисковать, везя его в машине несвязанным.
Вилли Эклунд побежал к машине, Кингмэн же, оставшись со мной наедине, уделил мне все сто процентов своего внимания. Шевельни я только пальцем, он неминуемо стал бы стрелять; промазать ему было невозможно, поскольку дуло револьвера по-прежнему упиралось мне в живот.
Я попытался с ним поговорить, но это ни к чему не привело — шериф меня не слышал. Я бросил это дело; мне следовало дождаться, пока он не доставит меня целым и невредимым к себе в контору. Там, когда мне позволят смыть кровь и я уже не буду выглядеть так устрашающе, он начнёт задавать вопросы и у меня будет возможность отвечать и быть услышанным.
Эклунд вернулся и вновь зашёл мне за спину.
— Сложи руки вместе у себя за спиной, — проговорил Кингмэн. — Медленно и спокойно.
Я осторожно опустил руки и почувствовал, как вокруг них обматывают шнур и завязывают его узлом.
— Не так туго, Вилли, — сказал я. — Это нарушит циркуляцию крови.
Вилли принялся усиленнее стал мотать шнур и завязывать новые узлы.
— Достань свой платок, Вилли, — приказал Кингмэн. — И на вот, возьми мой. Перевяжи ему рот.
— А? — не понял Вилли. — Зачем? Не станет же он звать на помощь. А если даже начнёт вопить, то что изменится?
— Да не голос его меня волнует, — зловеще проговорил шериф. — Его зубы! Даже со связанными за спиной руками… видел, что там в доме делается?