Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
Шрифт:
И настроение сразу же испортилось.
Ровно черёз десять минут дверь вновь отворилась, но на этот раз команда была совсем противоположная:
— Встать!
Поворов поднялся, оставив поднос с посудой на скамье.
Надзиратель указал на поднос рукой:
— А кто за тебя поднос с грязной посудой нести будет? Запомни: отныне ты все делаешь за себя сам. Слуг здесь нет. Избаловали вас…
Виктор поспешил взять поднос с грязной посудой.
— Выходи! — скомандовал опять надзиратель.
Поворов
По дороге в зал, где оформляли всех вновь прибывших, надзиратель завел Поворова на кухню, где тот оставил поднос.
В зале на Поворова быстро оформили формуляр.
— Фамилия, имя, отчество? — равнодушно спросил писарь, не глядя на Поворова.
— Поворов Виктор Петрович!
— Сколько полных лет?
— Двадцать!
— Статья?
— Сто семнадцатая! Часть вторая.
Писарь впервые взглянул на Поворова, и во взгляде было одно омерзение, хотя в его возрасте уже можно было привыкнуть ко всему в этих стенах.
— На стрижку!
— С какой стати? — взвился Поворов. — Я еще не осужденный.
— Права качать вздумал? — усмехнулся писарь и позвал надзирателя: — Петрович!
Подошел длинный жилистый мужчина лет сорока, легко, играючи, схватил Поворова за шиворот, как пушинку, поднял его со стула и буквально отнес к парикмахеру.
— Этого без очереди.
И посадил Поворова в засыпанное волосами разного цвета кресло.
Испуганный Поворов уже не думал сопротивляться.
Парикмахеру потребовалось ровно две минуты, чтобы от дорогой прически Поворова ничего, не осталось.
Но и это было не все.
Когда Поворов, ощущая на голове легкость, поднялся с кресла, тот же надзиратель приказал:
— Раздеться догола!
Только сейчас Поворов заметил, что вокруг него все задержанные стоят в чем мать родила.
Способность к сопротивлению была подавлена, и он покорно разделся догола.
Надзиратель занялся проверкой одежды.
А парикмахер напомнил Виктору:
— Эй, я еще не закончил с тобой! Марш ко мне!
Поворов, недоумевая, подошел к парикмахеру, и тот двумя движениями машинки снял у Поворова волосы в паху.
— Свободен! — язвительно проговорил парикмахер. Поворов со страхом посмотрел на себя ниже пояса, ставшего голым и жалким. Виктору даже показалось, что он уменьшился и съежился в размерах.
Такого унижения он и представить себе не мог.
Но Виктор еще хорохорился: «…Все пройдет, как с белых яблонь дым…»
Голых и стриженых задержанных, как стадо баранов, погнали под душ. Выдали каждому по кусочку мыла, хозяйственного, размером со спичечный коробок, и стали запускать в душевую числом, равным количеству помывочных мест.
Поворов попал в первую десятку и, стоя под едва теплым душем, размышлял, ожесточенно намыливая остриженную голову: «Пошел
Мытых направляли на сушку, где большие фены с фотоэлементами почти мгновенно обсушивали голову и тело, оставляя в неприкосновенности душу.
Затем Поворову выдали его одежду, очевидно, тоже подвергшуюся санобработке горячим паром с химическими добавками.
Поворов с содроганием надел ставшую словно чужой одежду, и надзиратель повел его в камеру.
С первого этажа Поворова довели только до второго. Там надзиратель постучал большим ключом по решетке, закрытой на ключ, условное количество раз, и ответственный за эту решетку не спеша подошел к ним, открыл решетку, принял Поворова, закрыл решетку обратно на ключ и повел задержанного по длинному коридору к другой решетке, которая разделяла этот длинный коридор на сектора.
Упершись в следующую решетку, надзиратель, в свою очередь, остановился и постучал о нее своим ключом. Звон был далеко слышен, потому что в конце коридора показался другой надзиратель и направился к ним не спеша.
«Не доверяют они другу другу, что ли? — устало подумал морально раздавленный Поворов. — У каждого свой ключ и свое строго ограниченное пространство: от решетки до решетки. Да! Отсюда действительно не убежишь».
И Поворов вспомнил, как он подслушал наставление надзирателя одному из задержанных: «Бежать отсюда бесполезно. Единственный, кому удалось это сделать, был Феликс Эдмундович Дзержинский, рыцарь революции. И то этот рыцарь спрятался в бочку с дерьмом. Тогда канализации не было. А теперь не смоешься». И захохотал от сказанной двусмысленности.
Следующий надзиратель повторил всю процедуру с точностью робота и повел Поворова к камере.
«Двести шестая камера», — прочитал Виктор.
— Хулиганка! — добавил надзиратель.
— Почему хулиганка? — не понял Поворов.
— Статья есть такая в Уголовном кодексе, двести шестая, за хулиганство, — пояснил надзиратель.
Он открыл окошко в двери, называемое «кормушкой», и посмотрел вовнутрь камеры. Затем закрыл кормушку, пробормотав:
— Мир и гладь, божья благодать…
Надзиратель посмотрел на Поворова, чему-то усмехнулся и открыл дверь.
Задержанные, занимавшиеся до этого каждый своим делом, замерли.
— Входи! — приказал надзиратель.
Поворов вошел вслед за надзирателем.
Тот, оставив дверь камеры открытой, пошел к койке, стоящей у самого окна.
— Иди за мной! — приказал он Поворову.
Тот не осмелился ослушаться.
Надзиратель сбросил с койки у окна чьи-то вещи и сказал:
— Это будет твоя койка. Самая удобная. У окна воздуха больше. А то курят, хоть топор вешай. И вони меньше, от параши далеко.