Убийство в Оптиной пустыни
Шрифт:
В протокол ложилось:
«…проживает в монастыре “Оптина пустынь”… допрос начат в 18.10… является комендантом монастыря… 18 апреля 1993 года около 4.15 часов, когда закончилась служба (перед самым причащением) я в сопровождении паломника Николая Степанова отправился осматривать наружную часть храма. Возле наружной правой части я обратил внимание на стоявшего в одиночестве мужчину в солдатской шинели. На голове кепка без козырька. Кепка мягкая, сделанная, кажется, из велюра. В руках у мужчины была холщовая сумка (в левой руке)».
Отец
Услышав про человека в шинели, следователь стал скрупулезно выяснять, а потом записал:
«Меня насторожила необычная поза мужчины, казалось, что он что-то прячет в области паха или мочится. Я подошел к нему и спросил, что он тут делает. Мужчина сделал какое-то движение, словно хотел что-то выбросить или забросить в сумку. На земле я ничего не увидел. Убедившись, что он не мочится, я попросил его дыхнуть, думая, что он или курил, или употреблял спиртные напитки. Он выполнил мою просьбу, но ни запаха алкоголя, ни запаха табака я не почувствовал. У меня сложилось впечатление, что он заглядывал в окно, чтобы узнать, кто служит в алтаре, и хочет что-то спрятать в отдушину стены храма. На мой вопрос: “Что вы здесь делаете?” мужчина ответил, что ему здесь назначена встреча. Я попросил его пройти на центральную площадь и там ждать. Он выполнил мое требование с явным неудовольствием. Больше этого мужчину я не видел».
– Что ж недосмотрели? – посетовал следователь и попросил: – Опишите мужчину подробнее…
Монах Силуан:
– Среднего роста. Волосы темные. Небольшая бородка. Возраст 35–37 лет. Лицо желто-коричневое, как у наркомана…
«Бледный: готовился…»
– Глаза небольшие, темные, колючие.
– Опознать сможете?
– Смогу.
«Хорошо!»
– Дальше…
– В первых минутах седьмого мне в форточку стал кричать инок Алексей, что убили двух монахов. Он спросил: «Что делать?» Я сказал: «Срочно звонить в милицию и вызывать “скорую”». Сам я через минуту был на месте убийства. На звоннице увидел лежавшего отца Ферапонта. Мне сказали, что двоих отнесли в храм.
«Потом одного перенесли в баню».
– А от кого-нибудь поступали угрозы? – спросил следователь.
– Да, наместник архимандрит Венедикт говорил, что ему в течение последнего времени кто-то постоянно звонил. Угрозы прекратились дня за три до происшедшего.
– Мог это сделать Карташов?
Монах Силуан:
– Возможно, эти удары исходили от Карташова. Он одно время работал в обители, а потом его выгнали.
– Его сегодня здесь задержали…
– Примерно три дня назад он вновь появился в монастыре.
– Это Карташову вы сказали не курить…
– Карташова я знаю хорошо. Человек, которому я делал замечания, не Карташов. Если бы это был Карташов, я бы его узнал…
Монах, переваливаясь, ушел.
Архимандрит Венедикт
Следователь Мортынов закурил и погрузился в размышления: «Во время службы человек в шинели. Двое по дороге в скит. Трое: один
Дело, как снежный ком, обрастало новыми фактами, новыми событиями, новыми лицами, и во всем этом ворохе неясностей предстояло разобраться.
А на примете оставался трудник Карташов.
Звонили из Козельска: там десятки задержанных ждали своей участи. С каждым следовало разбираться.
Обладая огромной властью – схватить человека, кинуть в камеру, обвинить, – Мортынов мог ошибиться. А вот этого ему никак не хотелось и нужно было дотошно выяснять, взвешивать, сопоставлять и не спешить, чтобы не наворочать дел, не обжечься.
7. Козельский прокурор
Забегал козельский районный прокурор.
Сразу после сообщения об убийстве он примчал в монастырь и, понимая, что с него тоже спросят, оставил визитеров из Калуги осматривать звонницу, а сам устроился в покоях наместника Венедикта. Он давно мечтал ухватить свою звезду, раскрыть громкое преступление и получить повышение сразу в Генеральную прокуратуру. И вот такая возможность ему подвернулась.
Он с усердием допрашивал.
– Уважаемая, как вас звать-величать? – спросил молодку в платочке и длинном платье.
– Оля.
– А подробнее, по папе…
– Ольга Юрьевна…
– А если не секрет, фамилия у Оленьки Юрьевны?
– Караваева…
«Каравай – вкусно…» – причмокнул и спросил:
– Родилась?
– А зачем это вам?
– Так положено…
– 13 марта 1969 года в Рыбинске…
«Девка – самый смак», – облизнулся прокурор.
– Где работаете?
– Я послушница в монастыре…
«Грехи замаливать приехала… Вот с кем бы разок согрешить…»
– Чего расскажешь, Оленька?
– А что именно вас интересует?
Прокурор долго выуживал у послушницы, какие грехи привели девицу в обитель, пытался вывести ее на откровенность, даже подумывал назначить свидание на берегу Жиздры, что-то спросил про Пасху, про убийство, в итоге в протоколе записал:
«…С августа 1991 года я в монастыре послушницей… Была на праздничной службе… Утром в 7 часов я узнала, что убили трех монахов… Я очевидцем не была…»
Крест на стене восстанавливаемого храма. Оптина. 1993 год
Ставя в графе протокола: «Допрос окончен», «11.00» осторожно стукнул носком ботинка по торчащей из-под платья туфле послушницы:
– Вы знаете, где Козельская прокуратура?
– Боже упаси! – вскочила молодка.
– Но все равно заходите…
Когда послушница, крестясь, выскочила, прокурор сам перекрестился:
– Вот недотрога…
Прокурор не унывал, ведь он находился в своей вотчине и мог многое себе позволить. Вся Козельская земля пребывала под его зорким оком и уж, конечно, монастырь с его монахами и, главное, послушницами. И, чувствуя свое превосходство над божими человечками, он не стеснялся ни в выражениях, ни в поступках, как та же гостья из Калуги Грищенко, тот же оперок, который теперь прибегал, сообщал последние новости: нашли шинель, кепку… привезли кинолога с собачонкой.