Убийство в стиле эссе
Шрифт:
Шмаков хлестким аккордом закончил работу, шумно задвинул клавиатуру, развернулся к Першину и изрек:
— Ну. Прочитал я этот шедевр. Тебе интересно мое мнение? Об этом творении или об его создателе?
Першин довольно потер руки: он любил послушать Антона. Когда человек говорит редко и скупо, хотя знает не меньше других, его мнение интересно.
— Стиль: лексика, интонация, строение фразы — все под воздействием переводных детективов.
Владимир Иларионович поморщился от обиды (ждал интересных суждений, и на тебе!)
— Антон, мы все под воздействием! Если в детстве книжки читали. И говорить, что это подражание…
— Я говорю то, что говорю я, а не то, что ты решил услышать, — не меняя ни позы, ни интонации, ответил Шмаков. — Роман написан в манере зарубежного детектива. Подражание? Может быть. А может быть, пародия.
— Пародия? — изумился Першин. Такая версия Владимиру Иларионовичу в голову не приходила. И никто, чье мнение о романе Владимир Иларионович выслушал, а выслушать ему пришлось десятки мнений, подобной гипотезы не выдвинул. — Но… Что ты нашел в романе смешного?
— А кто тебе сказал, что пародия должна вызывать гомерический хохот? Клоуны наши эстрадные? — Шмаков откинулся на спинку стула, выдвинул ноги в проход, сложил руки на груди и смотрел на Першина, как на подростка. — Пародия — сатирическое произведение, что осмеивает литературное направление, жанр, стиль или манеру писателя.
Першин не возражал, он знал, что Шмаков — ходячий цитатник, и его высказывания можно по словарю не проверять. И все же…
— Сатира — это же смех.
— Ты хохотал, читая Щедрина?
— Но… Щедрин, а тут… — помогая себе движением ладони, говорил Першин. — И почему… Ну, хорошо, допустим, — и ладонь уверенно опустилась на столешницу. — Но при чем здесь детектив? Одно-единственное убийство, и то происходит как бы за кадром, а…
— А детективная литература (если посмотреть словарь литературоведческих терминов) — литература, посвященная раскрытию методом логического анализа сложной, запутанной тайны, чаще всего связанной с преступлением.
— М-да… — только и нашелся Першин, не зная ни что сказать, ни что думать.
Тут открылась дверь, и в кабинет впорхнула Лисокина.
Першин улыбнулся: эту рыжую бестию ни одно местное дарование мимо себя не пропустит, всяк норовит прочитать ей свои вирши, а Нинель явно неравнодушна к сумрачному Шмакову — ох уж эти женщины, все им гениев непризнанных подавай!
— Владимир Иларионович, — от двери пропела Нинель, и Першин вновь улыбнулся: глаз Нинель лежит на Шмакове, а слова якобы обращены к нему, к Першину, поскольку он для Нинель… Кто же он, Першин, для Нинель?
А Нинель остановилась посреди комнаты, развернулась к Шмакову и предложила:
— Мальчики, пообедаем вместе?
И, чего уж Першин никак не ожидал, Шмаков буркнул:
«Пообедаем».
Конкурс, да еще литературный, да еще отечественный, да еще сетевой, интересовал Нинель
Нинель интересовал Шмаков.
Предложи ей Шмаков перебраться из чистой светлой просторной квартиры, обставленной импортными гарнитурами, в чулан, Нинель бы…
Но бывать в этом милом чуланчике хотя бы изредка, хотя бы раз в неделю!..
Да, конкурс… Интересно, конечно. Шмак не станет интересоваться ерундой. И, когда Шмак говорит о конкурсе, он становится такой, такой… Ну, такой интересный! Нет, Шмак всегда интересный. Он просто — интересный. Но тут начинают волновать шмаковскую поверхность такие бурные подводные течения… Ах, да Шмак — он всегда… Ну, это же Шмак.
И все же…
И Нинель, придвинув золотистое пушистое плечико к линялому плечу Антона, заговорила о конкурсе.
Уже некоторые иностранные корреспонденты между аперитивом и канапе с икрой обронили: роман можно перевести, это может быть интересно нашему читателю. Но — кто автор? Где он? Это что — загадка русской души? И никто не знает, кто автор. По условиям конкурса автор имел право на анонимность, и это можно понять: никто не хочет делать свое поражение достоянием широких кругов общественности, но то, что он, автор, не объявится, став призером, — подобный вариант развития конкурсных событий не рассматривался. И теперь эта клика, то есть высокочтимое жюри (Нинель мило глянула на Першина и мило улыбнулась, мол, только не вы, Владимир Иларионович) — без штанов и в луже.
Шмаков хмыкнул-буркнул, ткнувшись носом в тарелку с заливным, и ободренная Нинель продолжала с энтузиазмом.
Ах уж эти русские, — между канапе с икрой и кахетинским, — они так широки, они так безрассудны. Так расточительны. Так… Автор не идет за деньгами. Народ не знает своих героев. В цивилизованном мире любой культурный человек по первой фразе узнает почерк известного мастера. Ох уж эта Россия.
— Про Сартра своего забыли!
Шмаков, что только что отправил в рот горбушку с остатками желе, поперхнулся и изумленно смотрел на Нинель.
Владимир Иларионович, пряча улыбку, отвернулся к официанту: а он-то, старый болван, думал-гадал, с чего это Нинель подсела к нему на том вечере, мнением его интересовалась.
Официант подошел с готовностью на лице, кося глазом на протертый воротник Шмакова, но Шмаков и Нинель, занятые друг другом, не заметили официанта.
— Да-да, — Першин кивнул головой на вопрос «нести ли горячее», продолжая слушать Нинель: тема была ему интересна.
Роман, как и водится, никто не читал. Ну, кроме… любителей полистать странички. Тут до серьезных книг руки не доходят. Павлов, ну тот, спецкор «Литературки», говорил, что в юности до Достоевского не добрался, а теперь уже столько о нем и его книгах знает, что самого читать неинтересно. Вот уйду, мол, на пенсию, тогда…