Уцелевший
Шрифт:
Хэмфри умер от неописуемого ужаса прежде, нежели самый расторопный костяк перервал ему яремную вену...
Последующие просвещенные века неизбежно квалифицировали бы эту покойницкую вылазку как чистейшей воды психическую атаку. Бойцовские качества истлевших трясучих скелетов равнялись, по сути, нулю. Умертвия только и могли терзать беспомощных; соединенный удар двоих державшихся несбитыми всадников наверняка опрокинул бы и вдребезги разметал шатавшуюся по прогалине мразь. Но лошади наотрез не желали повиноваться, а люди — Бертран де Монсеррат, Гийом-Шелковинка и невольно спешившийся, бежавший сломя голову
Три костяка целеустремленно близились к Родриго.
* * *
Глаза Мари-Лу едва не выкатились из орбит. Миссис Итон так побледнела, что умный Малэн испугался: не доведется ли подыскивать себе новое место из-за непростительного и ужасного промаха?
В последние три часа женщина выслушала о Мокате немало впечатляющего. И вот, не успели де Ришло и ван Рин, втянувшие весь дом в темную историю, разбежаться прочь, как мерзкий тип является на порог собственной достогнусной персоной!
Первым побуждением Мари-Лу было кинуться наверх, искать защиты у Ричарда. Но миниатюрные люди сплошь и рядом обладают весьма обширными запасами здравого смысла. Ни Рекса, ни герцога рядом нет. Позовешь Ричарда — Саймон останется в одиночестве. Что, если Мокате лишь того и надобно?
Танит!
Ах ты!..
Теперь Мари-Лу не сомневалась в значении нежданного звонка.
Возможно, Моката привел за собою целую шайку. И скорее всего, привел!
— Просите, — изысканно светским голосом велела Мари-Лу, в девичестве Мария Лукинична Челышева.
Малэн облегченно вздохнул и поклонился.
— Но если я позвоню в колокольчик, — с очаровательной улыбкой закончила Мари-Лу, — немедленно врывайтесь в гостиную и бейте глубокоуважаемого гостя шандалом по голове. Изо всех сил, mon vieux [40] .
Малэн еще раз поклонился и вышел, гадая: не лучше ли подыскать новое местечко самому?
Миссис Итон поспешила расположиться спиной к окну, кокетливо положила ногу на ногу и тщательно переплела пальцы обеих рук. Знание несложных способов защиты, как выяснялось, вовсе не составляло исключительную монополию герцога де Ришло.
40
Старина (франц.)
Моката был облачен в серый твидовый костюм и тщательно повязанный черный галстук. Его большая, лысая, блестящая голова напомнила Мари-Лу биллиардный шар. Накрахмаленный воротничок изнемогал под давлением двойного подбородка.
— Умоляю, простите за неожиданное вторжение, миссис Итон, — сказал Моката мелодичным, бархатным голосом. — Но дело приключилось безотлагательное. Вероятно, мое имя вам уже знакомо?
Мари-Лу кивнула, оставляя безо всякого внимания предложенную гостем руку. Бывшая княгиня едва ли много знала об эзотерических учениях, зато немало времени провела в сибирской ссылке и навидалась достаточно, чтобы накрепко запомнить
Лучи послеполуденного солнца брезгливо касались розовощекой Мокатиной физиономии.
— Разумеется знакомо, сударь. Чем могу служить?
— Думаю, меня уже успели выставить в самом невыгодном свете, — удрученно вздохнул визитер. — Но видите ли, Саймон Аарон — мой добрый товарищ. Во время недавней и весьма неприятной болезни я долго ухаживал за ним...
— Понимаю, — сказала Мари-Лу. — Правда, история, рассказанная моими добрыми товарищами, звучит несколько иначе... Какова же, собственно, цель вашего прихода?
— Саймон, следует полагать, расположился здесь?
— Разумеется, — хладнокровно ответила Мари-Лу, имевшая плачевный опыт общения с палачами из НКВД и понимавшая, что нельзя отрицать очевидного. — Он расположился именно здесь. Именно здесь и намерен оставаться.
Моката улыбнулся, и миссис Итон внезапно поймала себя на пугающей мысли: этот человек вовсе не так черен, как его малюют. Светлые, почти водянистые глаза смотрели дружелюбно и чуть насмешливо, словно их обладатель и не думал обижаться на столь нелюбезный прием. И голос лился добродушно, длинными, безукоризненными английскими фразами. Лишь интонационные странности выдавали в говорящем француза.
— Прекрасно понимаю Саймона: воздух этих мест исключительно свеж и благотворен, а гостеприимство, безо всякого сомнения, не оставляет желать иного. К несчастью, некоторые обстоятельства, о коих вы, безусловно же, не были поставлены в известность, вынуждают просить позволения забрать господина Аарона в Лондон — и безотлагательно.
— Исключается, — лаконически ответила Мари-Лу.
— Понимаю, — вздохнул Моката, разглядывая носки своих безукоризненно вычищенных штиблет. — Я весьма и весьма опасался, что достойнейший герцог де Ришло, наш общий друг и знакомый, наговорит умопомрачительных вещей, способных навеки погубить мою репутацию в ваших очаровательных глазах. Умоляю и настаиваю: поверьте, Саймону грозит опасность, и очень большая...
— Не сомневаюсь, — вставила Мари-Лу с обворожительной улыбкой.
— ...которую возможно устранить, — невозмутимо продолжил Моката, — лишь перевезя его в Лондон.
— Покуда господин Аарон здесь, в этом доме, — прощебетала Мари-Лу, — ему не грозит никакая опасность!
— О, сударыня! — сказал Моката. — Я вряд ли смею рассчитывать, что счастливое, беззаботное, обольстительное существо знакомо с темными сторонами жизни...
«Попал пальцем в небо, — мысленно заметила Мари-Лу. — Либо пустословит, либо отнюдь не всеведущ...»
— ...А посему просто поверьте: уже долгое время Саймон, которого любим и вы, и я, пребывает на грани серьезнейшего, быть может, необратимого душевного расстройства. Вывести беднягу из этого состояния способен, к сожалению, только я... О! Шоколадные конфеты!
Глаза гостя буквально впились в глянцевую коробку, стоявшую на курительном столике.
— Не сочтите меня скверно воспитанным наглецом, — сказал Моката почти с жалобой в голосе, — но я буквально с ума схожу при виде сладостей! Как избалованный ребенок. Разрешите попробовать?