Уцелевший
Шрифт:
Жеребец заржал, мотнул головой, поднялся на дыбы и отступил к стеллажам, направляемый незримыми руками. Громадные копыта лязгали о паркет, оставляя на нем глубокие выбоины и царапины. Доски пола стонали и хрустели под тяжестью преисподних пришельцев.
Шпоры вонзились в брюхо страшного скакуна.
Жеребец рванулся в атаку.
* * *
Первым непроизвольным побуждением Ричарда было заслонить жену. Вместо того, чтобы шарахнуться назад, Итон метнулся
Выстрел прозвучал в полупустой комнате подобно взрыву гранаты. Второй, третий, четвертый... Огонь вспыхивал короткими желтоватыми языками, в провонявшемся воздухе запахло пироксилином. Пятый, шестой, седьмой...
И герцог, невзирая на возраст, сохранивший отличное зрение, умудрился разглядеть пару тисненых золотом названий на книжных корешках, лишь за мгновение до того скрытых исполинской тушей коня.
Восьмой...
Когда выстрелы смолкли, тишина показалась невыносимой.
Ричард немедленно вспомнил о слугах.
— Вот теперь готовьтесь, — произнес он оспишим голосом. — И Малэн, и все прочие примчатся как ошпаренные.
Втайне он надеялся, что так и будет. Прибегут всполошившиеся лакеи, высадят запертую дверь и положат конец этому средневековому безумию, в достоверность которого приходилось верить. Однако не хотелось. Мозг наотрез не желал мириться с невообразимым.
Бежали минуты, но Итон тщетно дожидался голосов, шарканья шлепанцев, стука. Влажными руками он вынул обойму и убедился в очевидном.
Патроны кончились.
А запасных Ричард, разумеется, не захватил.
Сколько простояли они втроем, объятые смятением, окаменевшие от пережитого ужаса, не мог припомнить ни единый.
Наконец, Мари-Лу расплакалась навзрыд. Ричард обнял ее за плечи, попытался успокоить. Напрасный труд — с женщиной начиналась настоящая истерика. Мари-Лу икала, вздрагивала, захлебывалась.
Герцог отрешенно смотрел в темноту, где опять разгорались две багровые точки и снова совершалась чудовищная материализация.
Де Ришло едва не опрокинулся, ибо женщина внезапно лишилась чувств и повалилась прямо на него. Удерживать Мари-Лу было поздно.
Жеребец уже возносил близ пентаграммы громадные копыта. Он дико ржал, бил подковами по полу, рвался вперед — и не мог прорваться, отбрасываемый неосязаемой преградой.
Ричард, не обращая дальнейшего внимания на страшилище, склонился помочь жене и впопыхах опрокинул одну чашу со святой водой, стоявшую рядом.
Герцог вскрикнул в полном отчаянии.
Дикий победоносный рев затопил библиотеку; слизнеобразная тварь из Внешнего Круга возникла вновь, трепеща от предвкушения поживы. Гнусный мешок буквально вибрировал. Вороной жеребец проворно и безудержно метнулся к людям, опрокидывая и разметывая свечи, топча корни мандрагоры, готовясь размозжить все четыре головы четырьмя ударами копыт.
Поняв, что это конец, де Ришло
Слово, могущее быть произнесенным лишь при последней мыслимой опасности, когда не только телу, но и самой душе грозит неминуемая погибель.
Световая лента свилась вокруг конской туши, словно откуда-то метнулся и хлестнул неотразимый пылающий бич. Преисподний слизень коротко и пронзительно квакнул, чавкнул, исчез. Жеребец пронзительно заржал, попятился, растаял в воздухе.
Загадочные, непостижимые, существующие вне времени силы Света вняли призыву де Ришло.
Снова ниспала бесконечная тишь.
Герцог слышал, как часто и болезненно колотится сердце Ричарда.
— Приготовься! — только и успел выкрикнуть он, зная, что должно произойти.
Произнесенное слово неминуемо выносило души прочь из земных оболочек, в пятый астральный слой.
Воззвать к самой сущности света возможно лишь будучи в совершенно безвыходной беде. И, рассеивая тьму, высшее начало притягивает маленькие световые источники, увлекая воззвавших в такие сферы, о которых человек не может и помыслить.
На мгновение показалось, будто всех четверых вырвало из библиотеки, швырнуло ввысь, и они глядят из поднебесья на крошечную комнату, на пентаграмму, на собственные простертые в ней тела. Кардиналз-Фолли превратился в пылинку, затерянную среди бескрайних пространств, потом исчез. Время перестало существовать.
* * *
Тысячу тысяч лет парили они среди бескрайнего, неизмеримого пространства, не чувствуя и не слыша ничего — словно плыли на бесконечных глубинах в неведомом, непознанном океане.
Целые эпохи миновали, казалось, пока внизу опять замаячила крыша знакомого дома, возникла библиотека, пентаграмма, четыре недвижно лежащих человеческих фигуры.
В полной, совершенной тишине ложился прах столетий — медленно, как опускаются падающие сквозь яркий солнечный луч несчетные пылинки. Тихо, неощутимо покрывал он комнату, пентаграмму, их самих...
. . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Де Ришло поднял голову. Казалось, он проспал несколько суток подряд. Герцог устало провел ладонью по глазам, увидел знакомые стеллажи, уставленные книгами, полутемную восьмиугольную комнату.
Лампы над головою вспыхнули прежним ярким светом.
Мари-Лу тоже пришла в себя, не без труда встала на колени, дрожащими руками погладила бледное лицо Ричарда:
— Мы спасены, милый! Спасены!
Саймон тоже поднялся. Он выглядел совершенно привычно: маниакальный блеск зрачков исчез, движения стали спокойными и уверенными.
Де Ришло непроизвольно поразился тому, что тщательно связанные запястья и лодыжки приятеля внезапно освободились, и никаких шнуров поблизости заметно не было.