Участь свою не выбирали
Шрифт:
А фронтовые события не радовали под Харьковом наши наступающие войска попали в окружение и понесли большие потери; пал героический Севастополь, и весь Крым оказался под пятой оккупантов; пользуясь отсутствием второго фронта, фашистские войска в июле ринулись к Волге и Кавказу; захвачен Донбасс, наши войска отошли за реку Дон… Сводки Совинформбюро снова, как в 1941 году, стали одна другой тревожнее.
В конце июля, когда немцы устремились к Сталинграду, к нам в штабной блиндаж пришел Абайханов и зачитал навсегда оставшийся в памяти фронтовиков приказ Верховного Главнокомандующего номер 227. И сразу трудности нашей "сучанской" жизни, мои заботы о родных, сообщение о замужестве Тани – все отошло назад перед этими откровенными, тревожными и жестокими словами сталинского приказа: "…Пора кончать отступление… Надо упорно, до последней капли крови
…Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети… После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более-10 миллионов тонн металла в год.
У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину…" [18] .
Приказ этот запомнился мне как поворотный пункт в войне: наступление немцев под Сталинградом было остановлено! День за днем мы продолжали напряженно следить за сводками. Сталинград не сдавался! Накал боев стал предельным, мужество защитников города – небывалым. Это был героический пример выполнения необычного приказа, и он сыграл великую роль!
18
Воен.-ист. журн. 1988. № 8. С. 73-75
"Долгожители" переднего края
Говорят, что случай маловероятен, но щедр. На войне одним, правда, немногим, он дарил жизнь, в то время как кругом калечило и убивало. Для других же не oскупился на ранения и смерти там, где не было большой опасности. Третьих, пропустив через все круги фронтового ада, лишал жизни, когда, казалось, все уже было позади.
…Много раз мог погибнуть на Сучане, но не был даже ранен мой друг, сержант-радист Саша Ипполитов. Летом он неоднократно сопровождал Филиппова, когда тот делал вылазки для пристрелки. Накануне боя, в котором погиб Филиппов, Ипполитов находился на наблюдательном пункте дивизиона. Вместе с ним был заместитель командира шестой батареи старший лейтенант Талидан, временно исполнявший обязанности командира дивизиона. Вечером, 20 сентября, в блиндаж к Талидану и Ипполитову пришел Филиппов. Два связиста поочередно дежурили у телефонного аппарата. Ипполитов, как обычно, проверил на ночь радиосвязь. Рация работала отлично. На передовой стояла мертвая тишина. Незаметно тема разговора переменилась. Вместо обсуждения событий на передовой начались рассказы о довоенной жизни, о личном. Саша с удивлением узнал, что Филиппов – его ровесник, они оба окончили перед войной среднюю школу. Беседовали всю ночь. Когда перед рассветом Филиппов пошел на свой наблюдательный пункт, Ипполитов проводил его и снова вернулся в блиндаж. Уже засыпая, он подумал, что на передовой непривычно тихо.
В этот момент совсем рядом с блиндажом разорвался тяжелый снаряд, вслед за этим послышался нарастающий вой и грохот. Через какие-то мгновенья звуки слились в общий гул, который не давал возможности слышать друг друга и разговаривать по телефону. Из щелей в накате заструился песок; от сотрясений воздуха погасло пламя коптилки. Не дожидаясь команды, Ипполитов включил рацию и услышал в наушниках голос сержанта Асобина – штаб дивизиона требовал доложить обстановку.
Пока Талидан безуспешно пытался связаться по телефону с Филипповым, чтобы узнать, что происходит на левом фланге, Ипполитов выскочил из блиндажа, надеясь увидеть кого-то из стрелков. В нескольких шагах от себя он заметил вражеского автоматчика. Между деревьями мелькнуло еще несколько зеленовато-серых фигур. Ипполитов выстрелил из карабина в фашиста, который сразу упал, и бросился в блиндаж. Узнав от Ипполитова, что рядом с блиндажом
Когда Ипполитов вылез из укрытия, он увидел нагромождение сбитых снарядами деревьев. Талидана и остальных уже не было видно. Он решил ползти по узкой, неглубокой траншее, которая вела на правый фланг. Через несколько десятков метров закрепленная на спине рация зацепилась за ствол сбитой снарядом тонкой березы. Стараясь освободиться, Ипполитов привстал на колени. Близкий разрыв немецкой ручной гранаты уложил его на дно траншеи. Осколки посекли ветви и ствол березы, и рация освободилась. Чтобы посмотреть, не повреждена ли рация, сержант попытался сесть. Но как только высунул голову над бруствером, в ту же секунду его оглушила автоматная очередь, глаза засыпало песком. Напрягая все силы, он быстро-быстро пополз по траншее, потом неестественно большим прыжком выскочил из укрытия и бросился к запасной траншее.
Ипполитов не запомнил, сколько раз падал на землю, сколько раз по нему стреляли. Добежать до своих – это было главным! Наконец, когда силы были на исходе, он увидел траншею и свалился в нее…
Тут находились артиллеристы и пехотинцы, среди них были и командиры. Один из них, усатый, коренастый, с орденом Красного Знамени на груди, выделялся спокойствием и распорядительностью. Потом Саша узнал, что это был капитан Виталий Михайлович Сарычев, командир полковой батареи ', Как только Ипполитов восстановил радиосвязь, Сарычев немедленно дал команду открыть артиллерийский огонь. Фашистская пехота была прижата к земле – ее продвижение прекратилось.
Вечером Саше приказали явиться в штаб дивизиона. Не прошел он и ста метров, как вдруг автоматная очередь прострочила кочковатую поверхность болота. Рядом с его ногами вражеские пули вздыбили фонтанчики воды. Пришлось передвигаться ползком. Пропитанная водой и грязью шинель стала непривычно тяжелой. Рация, карабин и вещмешок мешали движению. Сентябрьская болотная вода была ледяной, но с него лил горячий пот. Немецкая "кукушка" долго не хотела упустить появившуюся добычу. Только через три часа, уже перед самым закатом, добрался Саша Ипполитов до штаба дивизиона. Этот день с его многочисленными опасностями, тревогами и неимоверным напряжением запомнился девятнадцатилетнему сержанту на всю жизнь.
…После гибели Манушкина начальником разведки дивизиона стал лейтенант Николай Тимофеевич Мартынов. Николай был самым старшим среди нас. Мобилизованный в первые дни войны, до этого он работал ткацким мастером, имел семиклассное образование. Незадолго до войны женился. Человек исключительной храбрости, выдержки и железного здоровья, Мартынов словно родился для должности начальника разведки. Бывая в самых опасных местах сучанского болота, он каждый день многократно рисковал жизнью и тем не менее ни разу не был ранен. Выручали хладнокровие, природная сметка, наблюдательность, быстрая реакция на изменения в обстановке и… солдатское счастье. С легкими ранениями Мартынов вообще не считал нужным обращаться в санбат и оставался на передовой. Помню, что уже позднее, в Белоруссии, у Николая осколком срезало кожу на животе, была задета и мускульная ткань. Только через несколько дней командир дивизиона сумел заставить его пойти в санбат, где сделали хорошую перевязку и подлечили загноившуюся рану.
Там же, в Белоруссии, когда мы стояли на отдыхе, боец во время обучения случайно выдернул кольцо у гранаты-"лимонки" и, испугавшись, отбросил ее почти под ноги Мартынову. Николай тогда чудом уцелел, пах и низ живота усеяло мелкими осколками. В медсанбате он попросил, чтобы осколки извлекали без наркоза. И стерпел, не проронил ни звука, удивив всех огромной выдержкой. Кстати сказать, внешне Николай Тимофеевич не выделялся чем-то особенным – невысокий, сухощавый, с открытым взглядом серых глаз под белесыми бровями и чубом светлых волос на голове. Разве что выглядел удивительно молодо – никто не верил, что ему двадцать восемь лет.