Учебник рисования
Шрифт:
— Жаль интеллигентов, втянутых в циничную акцию, — сказал министр. Как-никак, он отвечал за свое ведомство.
— Партия прорыва! На рынок рвутся, канальи, — сказал фон Майзель с горькой иронией.
— Русская интеллигенция, — сказал министр культуры с достоинством, — не исчерпывается Розой Кранц и Голдой Стерн.
— Я не утратил веры в интеллигенцию, господин министр. В бизнесе, скажу прямо — порой сталкиваешься с моральной нечистоплотностью. Попадая на территорию искусства, я очищаюсь. Смотрю на прекрасное, — барон воззрился на черный
— Как я вас понимаю, — и министр стал рассказывать о своей любви к искусству.
В тот самый момент, когда министр Ситный уже полагал, что тема беседы исчерпана, виновники определены и будут наказаны, а злосчастный квадрат можно будет публично уничтожить, в другой части города — в Центральном Университете Современного Искусства и Мейнстримного Авангарда (ЦУСИМА) Леонид Голенищев предлагал посетителю маленькую картину с черным квадратом посередине.
— Работу кисти видите? — спрашивал Голенищев, а гость, склонив голову к плечу, придирчиво осматривал черное пятно на холсте.
— Настоящий? — интересовался гость и трогал квадрат рукой. — Недавно отправлял я депутатский запрос по поводу подделок. Есть у нас проходимцы.
— Не надо спрашивать. Все поймете сами. Отойдите, посмотрите издалека, дайте произведению подействовать. Сила авангардного искусства в том, что оно проникает глубоко в подсознание, захватывает вас целиком. Вы можете даже не смотреть на него, но влияние будет ощутимо. Чувствуете?
— Пожалуй, да, — говорил гость.
— Еще минуту. Дайте произведению впитаться в вашу нервную систему. Квадрат вибрирует, дышит. Это живое существо. Это — само искусство. Ну как, чувствуете?
— Теперь чувствую. — Волнение охватило гостя.
— Сегодня всякий, — сказал Голенищев, — может заявить: и я так могу! Но когда чувствуешь эманацию энергии — понимаешь, что повторить волшебство невозможно! Вслушайтесь в эту внутреннюю музыку! Здесь вся история моей страны, ее надежд, ее утопии!
— Сколько? — спросил гость. — Мой принцип: наличными.
— Продаю, собственно, не я, — с достоинством сказал Голенищев, — я государственное лицо и не имею дела с коммерцией. У меня даже счета в банке нет. Зачем?
— Действительно, зачем, — подхватил гость, депутат Середавкин, — зачем иметь счета в российских банках? Уверяю вас, можно найти альтернативные формы оплаты. Я сам, — заметил депутат, — не собираюсь держать квадрат здесь. Криминогенная зона, неуважение к личности! У меня есть место в ближнем зарубежье. — Словосочетание «ближнее зарубежье» звучало неопределенно и скромно, мог подразумеваться Минск или Ташкент. Середавкин имел в виду атлантическое побережье Португалии.
Основной характерологической чертой барона была та, что он никогда не считал тему исчерпанной,
— Требую расследования, — сообщил барон. — Вы обязаны подать иск в суд! Я дойду до высших инстанций, предупреждаю! Теперь известно, как они устраивают свои дела.
— Потрошилов рассказал?
— Изучил вопрос до тонкости. У них — представляете! — открыты номерные счета в швейцарских банках!
— Не может быть!
— Потрошилов назвал некоторые номера. Скажите, что, по-вашему, вот это? — и барон бегло проговорил длинный перечень цифр. Память финансиста помогла воспроизвести число с дробями.
— И что это значит? — спросил Ситный, хотя отлично знал, что это кодовое обозначение его собственного счета.
— Секретный счет одного проходимца, — сообщил барон, который являлся владельцем по меньшей мере десяти таких номерных счетов. — Вот что творится у вас за спиной! И это еще пустяки!
— Как, это не все?
— Разумеется, не все! Откуда, по-вашему, берутся деньги на этих счетах? Какой вы наивный человек! — Ситный потупился, чтобы его наивность так не бросалась собеседнику в глаза. — Бандиты изобретательны, господин министр! Находят старых коллекционеров, обманом изымают у них подлинники, на рынок выбрасывают подделки, а подлинники тайно продают в американские коллекции. Заказывают низкопробным мазилам подделки, выдают их за неизвестные полотна авангардистов и продают! Эта мазня висит у меня в замке! Они тайком распродают коллекции государственных музеев и вешают на стены музеев взамен оригиналов копии — вот такие, как эта. — Барон указал на злосчастный квадрат. — Я пришел, чтобы сказать горькую правду! Ваш авангард — не подлинный, господа! Этого авангарда никогда и не было!
— Русского авангарда не было?
— Авангарда не было, — сказал барон, — это все Кранц с Дупелем нарисовали!
— Быть не может!
— Увы, так. Роза Кранц и Голда Стерн — под руководством мошенника Дупеля — создали нездоровый ажиотаж вокруг фальшивой истории. Галерея некоего Сосковца — вот рассадник! А ведь я с его отцом рыбу ел!
— Он не Сосковец, — сказал Ситный, — он Поставец.
— Несосковец! Я заметил, что он поменял фамилию! Ловко, нечего сказать! Однако существует закон! Когда я покупаю эту вещь, я покупаю труд, — вы согласны?
— Возразить нечего, — сказал министр, который хорошо знал, что сляпать подобную картинку можно за двадцать минут. Но за двадцать минут можно такие соглашения провернуть — ахнешь!
— Значит, деньги, которые я зарабатываю тяжелым трудом, — сказал барон, чья работа состояла в том, чтобы иногда подписывать финансовые отчеты, — я отдаю за то, в чем вовсе нет труда! Полагаю, я должен получить компенсацию, не так ли? И я знаю, откуда мне ее получить!
— Откуда же? — сказал Аркадий Владленович, и тяжелое чувство возникло у него в животе, как бывает, если по долгу службы съешь три обеда подряд.