Учебник рисования
Шрифт:
— Комбинация несложная, — солидно говорил Кротов Портебалю, — и ваши акции в безопасности. Не могу, к сожалению, сказать того же о бароне Майзеле. Но, между нами, он сам выбирал, на кого ставить. Есть сведения, что ему не повезло. Холдинг переводим в Детройт.
— Мне в галерею, квадрат нужно, ага. Ты обещал, котик. Я актуальным искусством очень интересуюсь. — Анжелика вытянула ноги в ботфортах, пламя камина едва не коснулось каблуков. На рю де Греннель топили жарко.
— Доставьте удовольствие даме, — посоветовал Портебаль, — платить все равно придется не вам, а Дупелю, не так ли?
— Работаем в этом направлении, — улыбнулся Кротов и потрогал лысину, не исчезла ли часом? Дела шли так хорошо, что и лысина могла бы зарасти. — А квадрат можно купить, отчего нет? Пусть будет символом любви.
— Символ любви, ага, — сказала Анжелика. — Если мою дырку
Дмитрий Кротов посмотрел на спутницу укоризненно. Пора бы отвыкнуть от вульгарных шуток. То, что уместно наедине, совсем некстати в гостях. У камина в шестом аррондисмане говорят о других вещах. Имеют в виду, возможно, то же самое, но подают иначе. Конечно, Портебаль не понимает по-русски, однако про таких людей, как Портебаль, никогда не знаешь наверное, что они понимают, а что нет. Вот, обрати внимание, хозяин смеется, и не исключено, что над тобой.
Смех Портебаля не относился к реплике Анжелики.
— Значит, Майзель накупил подделок? — Веселье овладело Портебалем, он не мог унять смех. — Я всегда подозревал, что он разбирается в авангарде так же отвратительно, как в бордо!
А депутат Середавкин говорил так:
— Что меня привлекает в квадрате, это его несомненный статус.
— Да, вещь статусная, — подтверждал Голенищев, — культовая вещь.
— Этот культ меня устраивает, — посмеялся Середавкин, глава комиссии по правам человека, — я предпочитаю культ прекрасного — культу личности.
Тем временем по Москве пошли аресты, но их размаху, разумеется, было далеко до пресловутого культа личности. Аресты начались исподволь, но не такие, как бывало некогда, в недоброй памяти годы сталинизма, а интеллигентные, цивилизованные аресты. Ночью на воронке не приезжали, дверь не ломали. Вызвали повесткой гражданку Розу Кранц и гражданку Голду Стерн для дачи показаний в здание прокуратуры, что в Благовещенском переулке, поговорили, карандашиком по столу постучали, да на улицу и не отпустили — предъявили постановление. Можно ли было предположить, входя в розовый трехэтажный особнячок, что напротив итальянского ресторана с летней верандой, что тебя арестуют? Глаза Кранц выкатились из орбит совершенно, а лицо цветом уподобилось колготкам. «Оставить под стражей до решения суда» — это как понимать прикажете?
— Провокация! Буду говорить только в присутствии адвоката, — сказала Кранц фразу, какую не раз слышала в американских фильмах про демократический суд.
А ей ответили вежливо:
— Адвоката желаете? Извольте, будет адвокат. Распишитесь, что ознакомились. Конвой!
Вот так, буднично, без аффектации, тихо. Раз — и в каземат. И ахнула столица, рот раскрыла в ужасе. И завязались прения, бессмысленные, жалкие. Правда, в отличие от пресловутых тридцатых годов, волны ужаса не захлестывали город, не топили дома и обитателей, но игриво пенились, как в бассейне с подогревом, что на сардинской вилле Левкоева. Граждане возбуждались ровно настолько, чтобы не заснуть на кинофестивале, который в этом году, как на грех, выдался неудачным. Сначала возмущались, потом перестали возмущаться, и всякий спросил себя: а почем я знаю — может, их и за дело привлекли? И говорить о Розе Кранц и Голде Стерн стало скучно. Когда же знакомые Бориса Кузина спросили его прямо, а что думает он, либерал, об аресте Розы Кранц, Кузин ответил простодушно, что не знаком с упомянутой особой — а если и встречал, то настолько давно, что совершенно ничего не помнит. Кранц, говорите? Нет, не припоминаю. Суд прошел — заурядный уголовный процесс. Сутулый прокурор в очках, яростный защитник в пиджаке, осыпанном перхотью, немолодая женщина в судейском кресле.
Защитники Розы Кранц взывали:
— Вы затыкаете рот либерализму! Действуете по указке Кремля! Вам, цепным псам самодержавия, велено душить Партию прорыва!
А им отвечали удивленно:
— Какая, позвольте, Партия прорыва? Какой либерализм? Вы о чем, граждане? Арест произведен на основании запроса депутата Середавкина о культурных ценностях нашей Родины.
Защитники Голды Стерн били в набат:
— Преследуют правозащитников! Режим сбросил маску! Внимание: начались гонения на свободное слово!
А им отвечали лениво:
— При чем тут свобода слова? Идет расследование о хищениях, обыкновенная уголовщина. Вот иск Министерства культуры — полюбуйтесь. А про Чечню — пожалуйста: тома макулатуры выходят. Хотите почитать?
Ждали, что скажет философ Деррида, Организация Объединенных Наций, Страсбургский суд по правам человека, бескомпромиссный Пайпс-Чимни. Однако ожидаемых заявлений не последовало. Философ Деррида, тот вообще как-то некстати помер, Чарльз Пайпс-Чимни головы не повернул в сторону судьбоносных
— Почему твоя газета не пишет ничего про этот арест? — спросил Павел у Юлии Мерцаловой. — Стыдно, бессовестно молчать. Ни министр культуры, ни Институт современного искусства не выступили с протестом — черт с ними. Но вы — свободная пресса — почему молчите? Я напишу в вашу газету.
— Помилуй, — отвечала ему Юлия Мерцалова, — что же ты напишешь? Что хорошего ты нашел в этих барышнях? Ты сам научил меня их презирать. Трусливые, вороватые, корыстолюбивые, какая разница, за что конкретно их посадили? Вышло их время, вот и все. Обрати внимание: их поколение постепенно сходит со сцены: наворовались и разбежались. Кто не успел убежать — тех посадили. Будь последователен: ты пророчил конец постмодернизму — так не переживай, что он действительно закончился. Вот таков его конец. И писать про это нечего.
А тут грянуло событие, потеснившее в сознании людей арест либеральных барышень.
Арестовали Дупеля. Руки выкрутили и наручники надели. Даже и не поверили сперва. Кого, Дупеля? Флагман нашей экономики? Так его вчера в Кремле калачами кормили! Быть не может! Вот так просто: взяли и — арестовали? Деловое сообщество что молчит? Планета отчего вращается? Солнце почему не закатилось? Новости где? Газету скорее дайте!
Ждали, конечно, что газета «Бизнесмен» выйдет со статьей в поддержку опального олигарха. Вот сейчас свершится — отверзнутся уста свободной журналистики, и тревожный зов совести огласит пространство. Но издание Василия Баринова воздержалось от избыточных эмоций. Мы, говорил главный редактор газеты, ходя по редакции и потирая руки, мы — над схваткой. Лицо сияло, небольшие лукавые глаза светились профессиональным азартом. Ну-ка, покопайте там, наройте читателю вкусных деталей. Наручники, говорите? А фото, чтобы видно было, как руку заламывают, как Дупель губу от боли закусил, — такое фото есть? Достать! Крупно дать, в полосу! И заголовок: «Страна дождалась перемен». А ниже петитом: «в жизни Михаила Дупеля». И крупнее фото! Еще крупнее! И смотрел на фотографию, и улыбка гуляла от угла до угла длинного тонкогубого рта.
То было пиршество объективной информации. Газета «Бизнесмен» с присущей этому изданию суховатой иронией освещала события: 5.40 по местному времени — известный предприниматель Михаил Дупель выезжает в аэропорт, чтобы вылететь на деловую встречу; 6.30 — гражданина Дупеля задерживают в аэропорту; 7.50 — подозреваемый в хищениях в особо крупных размерах М. 3. Дупель доставлен в следственный изолятор тюрьмы; 11.00 — запланированная Дупелем встреча не состоялась. И забегали по этажам редакции корреспонденты, засуетились выпускающие редакторы, ринулись на дело фотографы. Залп статей — по всем колонкам. Тут и махинации с авангардом, и коррупция в парламенте, и непомерные амбиции подозреваемого, и уклонение от налогов, да, кстати, и афера с акциями газеты «Бизнесмен». Существовали, как выяснилось, поддельные акции издания «Бизнесмен», якобы скупленные Дупелем, а на деле газета уже давно выкуплена коллективом журналистов — и другого собственника не имеется. Информация о процессе оказалась разбросанной по разным разделам газеты: аферы с живописью — в происшествия, поддельные акции — в криминальную хронику, подкуп парламентариев — в политику. Стиль заметок не изменился: никакого пафоса — сдержанно, по существу. Слева — подробности о задержании мазурика, справа заметка о празднике в галерее Беллы Левкоевой. Сверху — сенсационная покупка черного квадрата Малевича в одном из парижских салонов, справа — падение акций нефтяного гиганта Каспийского бассейна, по слухам, принадлежащего немецкому барону фон Майзелю. Банкротить будут предприятие и продавать, есть мнение, что в тендере по продаже нефтяного концерна примет участие предприниматель Оскар Штрассер, американский подданный. Переворачиваешь страницу — заявление депутата Середавкина, ответственного за права человека, напротив — сообщение о том, что банкир Щукин вылетел в Нью-Йорк на открытие выставки в музее Гугенхайма. Никакой тенденциозности: новости, и только. Произошло вот это и вот это — сделайте вывод сами. Политика? Ровно столько, сколько интересно потребителю. Не больше, чем рецензий на выставки и обзоров путешествий. В разделе «Культура» вопрос: сколько в природе черных квадратов Малевича? Оказывается, целых три — один у лидера либеральной партии Кротова, один — подарен нашей щедрой страной в музей Гугенхайма, еще один был приобретен неизвестным лицом при посредничестве и консультации Центрального университета современного искусства. А вот поддельный — всего-навсего один, им-то Дупель и спекулировал. Можно только диву даваться, как при таком обилии подлинников угораздило его влипнуть с подделкой. И в этом Дупелю тоже, как говорится, не повезло.