Учебник рисования
Шрифт:
— И не семьдесят седьмой. Помните, как мы книги жгли?
— «Архипелаг» сожгли, а Соломон на всякий случай еще и «Винни-Пуха» спалил.
— Дед всегда ждал ареста.
— А помните, Соломон считал, что его прослушивают?
— Дед думал, что за ним из телевизора подглядывают, и накрывал телевизор пальто.
— Кстати сказать, тем самым испанским пальто — вот когда пригодилось.
— А вдруг правда подглядывали?
Крики усилились. Слушать их было неприятно.
— А почему вы считаете, что это не ГБ? — беспокойно спросил Соломон
— Кого сейчас ГБ истязает, помилуйте, Соломон Моисеевич. Комитетчики бедствуют, им не до нас. Зарплата копеечная; бедолаги крутятся, чтобы деточек прокормить. Госсекреты продают — да вот беда: не берет никто. Им только рихтеров сейчас ловить. Какой с вас навар, — и Голенищев принялся объяснять Соломону Моисеевичу особенности российского бюджета. Рихтер слушал и ничего не понимал.
— В пятьдесят втором, — сказал он, — меня взяли по доносу соседа.
— Хорошие люди были, приветливые, — не замедлила с репликой Татьяна Ивановна. — Если бы не твое барство, если бы не твое всегдашнее наплевательство, ничего бы не случилось. Зачем ты их до этого довел, зачем? Тебя сколько раз звали с людьми посидеть в праздники, а ты с ними даже на лестнице не здоровался.
— Согласись, бабушка, это не повод для доноса.
— Сосед потом так плакался, так убивался! Он ведь не по злобе — так, от обиды. Довели человека. Ты ведь кого хочешь своим барством доведешь.
— Дед чудом не погиб в лагерях. Если бы не реабилитация пятьдесят третьего…
Что они знают про лагеря, думал Кузнецов. Лишь бы языком молоть. Кого из них по-настоящему прогнали через парашу, кто из них хлебал баланду? Сунуть бы любого из вас на пару часов в колонию в Сыктывкар. Что за повадка у людей, все время врать. Рассказать бы им, как бывает.
— По крайней мере, шпану в соседней квартире никто из нас не провоцировал.
— Время смутное, нечисть из всех щелей лезет.
— Такая страна.
— Милиции нет, комитетчиков нет, распустились.
— Сталина на них нет.
Кузнецов хотел было высказать свое мнение на этот счет, но опять удержался. Это они не в том смысле говорят, подумал он. Это они не всерьез. Сталина им не жалко. Здесь все время шутят.
Теперь за дверью кричало сразу несколько человек, ругались грубые голоса.
— Это каждый день так?
— Притон.
— Сегодня вся страна — притон!
— Если так, если так…
— Леня, только ты не ходи, умоляю, — вскрикнула Инночка. — Кто они и кто ты. Подумай! Ведь это дикари!
— Берегите себя, Леонид, — сказала Елена Михайловна, — интеллигент должен знать себе цену. Не выходите, я вас прошу.
— Останусь и буду охранять вас. — Голенищев склонился к ее руке и поцеловал в ладонь.
— Я сама выйду, — сказала Татьяна Ивановна, — что за безобразие.
Струев, как всегда без колебаний переходивший к действию, легко встал и пошел к дверям. Он сделал это так быстро, что никто, даже осторожный Соломон Моисеевич Рихтер, не
Они улыбнулись Струеву; какой ты дурак, говорила эта улыбка, ну иди сюда, дурак, иди. Струев улыбнулся в ответ, он знал, что его кривозубый оскал выглядит страшнее. Потом Струев увидел, что они смотрят через его плечо; позади Струева в проеме двери встал Кузнецов. Руки Кузнецова висели вдоль его тела. Он поднял одну из них, тронул Струева за плечо, чуть подвинул. Теперь они стояли рядом.
— Вы ко мне? — спросил Кузнецов. Он всегда говорил эти слова, когда доходило до драки. В его понимании эта фраза значила много: я здесь, я беру все на себя, не смотри на других, тебе надо иметь дело со мной.
Существует распространенная теория драки, основное положение гласит, что искусство рукопашного боя всегда обеспечивает победу над неграмотной силой. Важно знать приемы: противопоставленные невежеству, они побеждают. Руководствуясь этим соображением, новые криминальные структуры вербовали спортсменов — и спортсмены, понимая, что спорт денег не принесет, шли в бандиты. Шли они по тем же соображениям, по каким художники шли заниматься рекламой, а поэты — работать менеджерами по связям с общественностью. Если бы Струев дал себе труд задуматься над этим, он бы присмотрелся к противникам — теперь любой неблагонадежный тип мог оказаться чемпионом по боксу. Струев, однако, был слишком высокого мнения о себе, ему безразлично было, кто перед ним и сколько их. Их всего-навсего много, обычно говорил Струев, а я — целый один. Нарвешься когда-нибудь, говорил осторожный Пинкисевич, но Струев только скалился в ответ. Кузнецов же, видевший много драк, спорт презирал.
— Какая разница, кто больше раз стукнет, — сказал он однажды Сникерсу, глядя по телевизору боксерский матч, — важно, кто насмерть попадет.
— Пока замахиваться будешь, тебя такой парень двадцать раз уронит, — возразил Сникерс, с почтением относящийся к авторитетам.
— Я-то встану, — заметил на это Кузнецов, — пусть он встанет, если я попаду.
Драки в этот раз, однако, не случилось.
Человек из квартиры напротив улыбнулся примирительно и сказал:
— Кричу, стучу. Уснули?
— Что надо?
— Перенести одного в машину. Плохо парню, сердце отказало.
— Вдвоем не справитесь?
— Валерка машину подгонит, а мы с тобой клиента в лифте спустим.
— Ты «скорую» вызови.
— Пока приедет, три раза помрешь.
— Это верно.
— Помогите, мужики.
— А ты случайно своего клиента не шмальнул? — спросил Кузнецов.
— Ты что? Поди посмотри — все по-честному. Перестарался клиент — до молодой девки дорвался. Ты зайди, какие секреты.