Ученица Ледяного Стража

Дмитриева Ольга

Что там вызывает этот яд, помутнение сознание? Это точно оно! Он же мой куратор, я не должна это чувствовать… Ничего к нему чувствовать не должна! Где там совесть? Пора проснуться и вразумить меня.

Ледяной сплюнул на камни последнюю иглу и накрыл мое плечо платком, холодным, но тщательно отжатым

от воды.

— Все будет хорошо, — пообещал он и ослабил хватку, но выпускать меня не спешил.

А мне внезапно захотелось увидеть его глаза. Я обернулась и тут же замерла, потому что наши лица оказались слишком близко друг к другу. Наши губы разделял какой-нибудь сантиметр. Одно неловкое движение — и они соприкоснутся. Я притихла, глядя в бездонные синие глаза куратора и слушая бешеный стук своего сердца. А он смотрел на меня, и мы оба молчали.

Не знаю, кто из нас первым качнулся навстречу другому. Губы Вестейна коснулись моих осторожно и недоверчиво. И была в этом прикосновении какая-то выворачивающая душу нежность и доля отчаяния. Мысли словно выдуло из головы, и я подалась вперед, вжимаясь в его тело. Поцелуй тут же превратился в жадный и властный, изнутри поднялась горячая волна. Я потеряла возможность дышать, да и соображать тоже.

Первым очнулся куратор. Он резко отстранился, а затем встал и подхватил меня на руки. Отнес в сторону, закутал во второе одеяло, на этот раз свое. А затем пошел прочь. К озеру.

Я изумленно наблюдала за тем, как мой куратор сбрасывает сапоги и заходит в ледяную воду. Он доплыл до противоположного берега озерца, а затем вернулся и сел в стороне от меня. Откинулся на стену пещеры и замолчал, глядя в темный потолок. Струйки воды потекли с его одежды и волос, собираясь в лужицы в выемках.

— Что ты делаешь, Вест? — пробормотала я.

И

только потом спохватилась, что должна обращаться к нему иначе. Кажется, так фамильярно его звал только Йоран. Но меня не одернули. Прикрыв глаза, Вестейн сказал:

— Нужно было охладиться.

— Мне бы тоже не помешало, — вздохнула я, поудобнее устраиваясь на твердом полу пещеры.

Ответом мне был горький смешок.

— Спи, — бросил куратор. — К утру действие яда сойдет на нет.

Эти слова подействовали на меня, как заклинание. Стоило мне закрыть глаза, как я тут же провалилась в сон.

Просыпаться оказалось мучительно. Не успев открыть глаза, я сразу же в мельчайших подробностях вспомнила минувший вечер. Какое-то время с наслаждением смаковала детали, а затем едва не застонала в голос.

Я. Целовалась. С куратором. Какой ужас! И самое главное, мне начинало казаться, что первой к нему двинулась все-таки я. Что он теперь обо мне думает? Хочется верить, что списывает мою невменяемость на яд. Но как мне теперь ему в глаза смотреть и что говорить? Может, сделать вид, что ничего не помню? Наверное, это лучший выход…

Собравшись с силами, я открыла глаза. И уже не смогла сдержать стон. Хотя впору было кричать. Наверное, рука чесалась во сне. Иначе я не могла объяснить, почему черная повязка лежала в шаге от одеяла. А на белой коже багрового прямоугольника больше не было. Он превратился в чуть изогнутую багровую полоску, которая расширялась по направлению к запястью. Я заметила тонкие линии, которые отходили от нее, и тут меня озарило. Это дерево, только пока без листвы. Герб его рода. Древо Аабергов.