Ученица олигарха

Че Сергей

— Так быстро только мыши плодятся. Что вы можете сказать об этой мазне? Сатанисты?

— Нет, конечно. Пентаграмма — это универсальная основа для начертания самых разных заклинаний. Я, к примеру, тоже ею постоянно пользуюсь. Для финансовой магии звезда Давида лучше подходит. Но у нее ограниченный срок действия и много побочного негатива.

— Это все, конечно, интересно. Но давайте ближе к телу. Что там вокруг тела написано. И что все это значит.

— О, это самое интересное. В своей магии мы пользуемся арамейским алфавитом и арамейским языком. Это старейший

язык международных финансистов. Первая, так сказать, лингва франка. Только при обучении учеников мы используем латиницу. Но язык при этом — все равно арамейский. Это язык финансовых заклинаний. Ему почти три тысячи лет.

— Мадам, я просил…

— Инспектор, это важное вступление. Так вот, здесь, — она указала на закорючки вокруг пентаграммы и тела, — использована еще более древняя письменность. Финикийская.

— И что здесь написано?

— В том-то и дело, что ничего. Абракадабра. Может, это незнакомый мне язык, но на мой взгляд там просто набор звуков. Но это и неважно. Важно, что финикийщина сейчас используется только в двух сферах магической деятельности. Это работорговля. И моление Темным богам.

— То есть все-таки сатанисты?

— Сатанисты по сравнению с жрецами Темных богов — карапузы в коротких штанишках. Я бы на вашем месте с ними не связывалась. Лучше надейтесь, что это ритуал работорговцев, направленный на очередную войнушку где-нибудь в Восточной Европе. Которая выкинет на арабские рынки очередную порцию грудастых и жопастых славянок, — афроамериканка мельком глянула на Валенсию. — Хотя обратите внимание, девушка чернокожая. А жизни черных важны. Вы понимаете?

— О, да. Хотите сказать, что если это работорговцы, то их заклинание направлено на войнушку в Африке. А если б им нужна была войнушка в Восточной Европе, они бы приколотили к стене вот ее, — он кивнул на Валенсию.

— Что-то вроде. Схватываете налету, инспектор.

— А если это все-таки жрецы?

Афроамериканка вздохнула.

— Тогда это вообще не заклинание. Это жертвоприношение Баалу. И это очень плохо. Потому что Баалу никогда не приносят одну жертву. Это оскорбление бога, он остается голодным.

— Будут еще жертвы?

— Вне всяких сомнений, — она показала глазами на Валенсию. — Всех этих девок зарежут, выпотрошат и подвесят над жаровней.

— Эй! Я вообще-то здесь, — возмутилась та. — И все слышу!

— Да неужели, — усмехнулась афроамериканка.

— Может это вас всех из пентхауса зарежут и выпотрошат?!

— Нет, милочка. Мы там все неприкасаемые. В хорошем смысле этого слова. К тому же по первой жертве и так все ясно. И этаж ясен. И характер будущих жертв. Баал предпочитает детей, молодых людей и прочих личинок. Взрослые для него жестковаты. А вы в самый раз. Инспектор, у вас ко мне всё? Тогда я вернусь, пожалуй, к напиткам и лобстерам.

— Вроде, да… Хотя, постойте. Жаровня. Она имеет какой-то смысл? Для работорговцев или жрецов?

— Для работорговцев никакого. Для жрецов чисто утилитарное. Мясо коптить. Тело жертвы делилось на части. Самые лакомые куски жрецы забирали себе и поедали во время ритуальной оргии.

Крейн крякнул

и с силой поскреб небритый подбородок.

— Так что на твоем месте, девочка, — повернулась к Валенсии афроамериканка, — я бы ходила по коридорам оглядываясь. И не лезла куда не просят. А то твои пухлые ляжечки украсят чей-нибудь обеденный стол. До скорого, инспектор. Я буду наверху.

Она потрепала Валенсию по щеке и удалилась.

— Вот сука, — пробормотала Валенсия, глядя ей в спину. — Слышь, Крейн. Она наверняка что-то знает.

— Умгму… — проворчал Крейн, оглядывая косяк двери и замок на ней. — Кстати, дверь-то на кухню — взломали.

***

Судмедэксперт с грустными выпуклыми глазами и короткой седой бородкой был похож на иудейского патриарха, которому зачем-то остригли бороду. Он сложил в кейс инструменты, посмотрел в последний раз на снятое со стены тело и сказал:

— Алекс, я закончил. Тебе подробно или выжимкой?

— Выжимкой, — ответил Крейн. — Подробно я лучше в отчете почитаю.

— Тогда так. Смерть наступила в районе полуночи, точнее с двенадцати до часу ночи. От глубокой раны на шее. Ей перерезали сонную артерию. Скорее всего во сне. Следов сопротивления нет. Резал не профессионал, очень грубо. Рана рваная. Уже мертвую ее завернули в пленку, принесли сюда и на разделочном столе выпотрошили. Внутренности сожгли в печи. Тело прибивали к стене, встав на жаровню. Потом разожгли под ней огонь. Работали в перчатках, никаких следов не оставили. Что интересно. Прибивали не гвоздями, здесь бы грохот стоял на весь этаж. Прибивали деревянными клиньями в заранее высверленные отверстия. Так что можешь попробовать найти тех, кто сверлил. Но даже клиньями прибить нужна недюжинная сила. Так что среди преступников наверняка есть двухметровый амбал, способный одним ударом насквозь пробить человеку ноги. Деревянным клином. Вроде всё.

— Не густо.

— В лаборатории подробнее осмотрю, может еще чего накопаю.

— Угу… У кого-нибудь появилось что-нибудь новое и полезное? — громко спросил Крейн.

Роющиеся в мусоре, в шкафах и ползающие по полу детективы замотали головами.

— Одно хорошо, — повернулся он к Валенсии. — С двенадцати до часу, это как раз то самое время, когда мы с тобой кантрибобиком кувыркались. А значит, ты, моя дорогая, вне подозрений.

— А я была под подозрением? Я что, похожа на двухметрового амбала?

— Нет, но на человека, способного заставить двухметрового амбала делать всё, что угодно, ты похожа больше всех… Хотя, — он прищурился, — ты ведь могла приказать амбалу выпотрошить жертву самостоятельно. А сама в качестве алиби пошла кувыркаться.

— Глупости. У меня мотива нет. Меня только вчера привезли. За такое время мотив не появится. И, кстати, перечисляя подозреваемых, ты забыл одного.

— Кого?

— Босса!

— Он был в своем пентхаусе с гостями.

— Ничего подобного! Он был в моей комнате и ушел за десять минут до тебя!