Ученица олигарха
Шрифт:
Что-то негромко чавкнуло.
Мужика в белом откинуло в сторону. В его виске расцвело красным небольшое отверстие, откуда сразу же выплеснулась кровь. Он захрипел, пытаясь встать, но быстро замер.
Стоящий в дверях босс опустил пистолет с глушителем.
Шагнул внутрь, оглядывая трупы.
Постоял у тела афроамериканки.
— Черт. Как всё некстати…
— Может хотя бы вы меня развяжете? — спросила Валенсия.
Босс молча обошел стол и перерезал веревки на ее руках. Потом на ногах, старательно
— Накинь на себя что-нибудь. Сюда скоро весь этаж сбежится. Что произошло?
Валенсия сползла со стола, растирая руки.
— Ничего особенного. Сперва меня хотели пытать. Потом изнасиловать. Потом снова пытать. Потом пришел этот мужик, всех перебил. И тоже хотел изнасиловать. Две попытки за один час, это даже для шлюхи много.
Она порылась в гардеробе и выбрала что-то длинное и бесформенное.
— С ним понятно, — сказал босс, поднимая упавшее ружье. — Это Медведь. Сексуальный маньяк-убийца. Жил в Сибири. Потом перебрался в Ниццу и открыл охоту на молоденьких девушек. Каждую неделю ловил, насиловал и убивал. Пятьдесят жертв.
— Дайте догадаюсь. Он сидел в вашей тюряге за стеной. Сбежал и каким-то образом оказался здесь.
Босс промолчал.
— Другими словами, ваша стена не такая уж и железобетонная. Где-то проход есть.
— Выясним, — хмуро сказал босс. — Лучше скажи, зачем Кристин решила тебя пытать?
— А я откуда знаю? Несла какую-то ахинею про негритянскую месть белым. У меня сложилось впечатление, что она просто ненавидит девушек с белой кожей.
— Ясно. Не распространяйся об этом. Все-таки председатель… Пусть и с тараканами в голове.
— Мне-то что? — фыркнула она. — Зато теперь ясно, кто Наоми убил. Этот ваш сбежавший маньяк.
— Нет. Он сбежал только час назад. До этого сидел под видеокамерами.
— Значит, другой сбежавший маньяк. А ваших гостей наверху — третий сбежавший маньяк. А главный маньяк — это тот, кто придумал устроить в жилом небоскребе тюрьму для маньяков.
— Тихо, тихо… — он взял ее за плечо и прислонил к стене. — Про гостей наверху — молчи. Я там сам разберусь.
— С помощью пригнанных филиппинских гастарбайтеров? Которых потом утилизируете?
— О, боже… ты все неправильно поняла. Утилизация — это наш внутрикорпоративный термин. Означает списание с баланса предприятия. Утилизируются карточки работников, а не сами работники. Это небольшое нарушение трудового кодекса. Поэтому приходится шифроваться.
— Да, складная отмазка. Только что придумали? А проститутки из Восточной Европы тоже по карточкам утилизируются?
— Проститутки не наши, — сухо сказал он. — Послушай, Ленни… Можно я буду называть тебя Ленни? Валенсия слишком длинно.
— Да хоть горшком зовите, только к стене не приколачивайте.
— В общем, Ленни… — он наклонился к ее уху. — Черт, думать не могу, когда ты рядом…
— А
— Не получается не думать. Все наперекосяк последнее время. Врачи, конкуренты, персонал, Наоми, трупы, теперь вот еще Кристин, ты…
Говоря, он словно невзначай положил ладонь ей на грудь, сжал, пропустив сосок между пальцами.
— Я тоже проблема? — тихо спросила она, не отстраняясь.
— Не знаю кто ты. Пока не знаю, — его губы сжали ей мочку уха, поцеловали висок, щеку. — А ты сама как думаешь? Ты моя проблема?
Его глаза были в считанных сантиметрах от ее глаз. Жаркая мужская аура обволакивала ее, выгоняя из головы все мысли. Ноги подкашивались. Мир поплыл, исчезая. Она почувствовала, что не может и не хочет сопротивляться.
— Я…
Он не дал ей договорить.
Прижал к стене всем телом. Сдавил шею, заставив раскрыть рот.
— Не хочу больше ждать, — пробормотал и жадно впился в сладкие пухлые губы, посасывая, кусая, стараясь проникнуть языком как можно глубже, исследовать все, до чего можно дотянуться, поймать ее юркий язычок, который сперва где-то прятался от неожиданности, потом осмелел и начал взаимный танец.
Ей вдруг захотелось потащить его в постель, навалиться сверху, оседлать и насадить себя на его болт до упора, до искр из глаз, каким бы длинным и толстым тот не был. Но она помнила о стонущем и подмахивающем бревне. Лучше связанном.
Хочешь бревно, получишь бревно. Она расслабилась, только изредка вскрикивая и постанывая, когда его руки начинали мять груди и ягодицы, не рассчитывая силу.
— Ты специально эту занавеску надела? — Он тяжело дышал, пытаясь задрать подол длинного платья. Легкая ткань не слушалась и постоянно вываливалась из рук.
— Конечно, — проворковала она. — Только самый мудрый с ней справится.
— Тогда я чертов гений.
Она думала, что он догадается о «молнии» на спине или хотя бы сорвет с плеч бретельки, и тогда платье спадет само. Но он схватил ее в охапку, потащил через всю комнату и сбросил на диван. После чего задрал ей вверх ноги, заставив встать чуть ли не на голову.
Легкая ткань сползла по ногам, животу, на пару секунд задержалась на грудях и раскинулось вокруг шеи, закрыв только голову и обнажив все тело.
Он долгие мгновения стоял будто в ступоре, пожирая глазами белеющую на темном диване роскошь. Потом опустился в ее ногах на колени, погладил ступни, икры, положил ладони на бедра и медленно их раздвинул.
— Вот она, моя красавица, — прошептал он, не спуская глаз со слегка раскрывшихся и уже влажных лепестков.
— Кгхм! — раздалось вдруг от дверей. — Точнее, вот они, мои красавцы.
Он отпрянул, как ужаленный. Обернулся с глухим рычанием волка, которого оторвали от задранной им сочной оленихи.