Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова)
Шрифт:
— Не понимаю.
— Чужую песню от своей отличить нетрудно, достаточно послушать, как ее поют. Песням, у которых есть душа, научил Мескалито, все остальное — подражание песням чужим. Бывает, что люди обманывают и поют чужие песни, даже не подозревая, о чем они.
Я сказал, что хочу знать, для чего поют песни. Дон Хуан ответил, что песни, которые я выучил, в сочетании с именем покровителя помогают его вызвать. В будущем Мескалито наверняка научит меня и другим песням, годным для других целей.
Я спросил, считает ли он, что Мескалито признал меня полностью. Старик рассмеялся, будто я сморозил какую-то глупость, и ответил,
Я сказал, что не понимаю в таком случае, почему, признав меня, Мескалито так сильно меня испугал.
Дон Хуан долго не отвечал, как бы недоумевая. Наконец произнес:
— Все очень просто. Удивляюсь, как ты до этого сам не додумался.
— Что поделаешь, дон Хуан, мне вообще многое непонятно!
— Чтобы понять, чего в самом деле хотел Мескалито, необходимо время. Размышляй побольше о его уроках, и все станет тебе ясно.
Я снова попросил дона Хуана разъяснить мне недавние события. Сперва он отказывался, но потом заговорил так, словно мы уже давно беседовали о Мескалито.
— Видишь, как глупо было спрашивать, похож ли он на человека и можно ли с ним разговаривать? — сказал дон Хуан. — Он ни на что не похож; он похож на человека и одновременно ничуть не похож на него. Это невозможно объяснить тому, кто ничего о нем не знает и хочет узнать все сразу. Его уроки столь же непостижимы, как и он сам. Никто не может предугадать его действий. Ты задаешь ему вопрос, и он отвечает, но вовсе не так, как' мы говорим друг с другом. Теперь тебе ясно?
— Да. Но я хочу понять смысл его ответа!
— Ты попросил его сказать, чего тебе не хватает, и он в ответ дал целую картину. Ошибка здесь невозможна, так что не говори, будто чего-то не понял. Это был не разговор — и это был разговор. Потом ты задал второй вопрос, и он точно так же ответил на него. Что касается смысла ответа, то я не уверен, что понимаю его, так как не знаю, какой вопрос ты задал.
Я повторил вопросы, с которыми, если мне не изменила память, обратился к Мескалито: «Правильно ли я живу? На верном ли я пути? Как мне изменить свою жизнь?» Дон Хуан сказал, что все это — слова, а задавать вопросы нужно изнутри, не произнося слов. Он сказал, что покровитель хотел преподать мне урок, а вовсе не пугать, вот почему он дважды появился в виде света.
Я сказал, что все равно не понимаю, зачем Мескалито понадобилось нагонять на меня страх, если он меня признал. Я напомнил дону Хуану, что, по его собственным словам, Мескалито, признав кого-нибудь, сохраняет свой облик неизменным и не запугивает кошмарами. Дон Хуан снова рассмеялся и сказал, что если я хорошенько подумаю над вопросом, который лежал в моем сердце, когда я обратился к Мескалито, то и сам пойму его урок.
Размышлять над вопросом, который «лежал в моем сердце», оказалось делом нелегким. Я объяснил дону Хуану, что, задавая вопрос о верном пути, имел в виду многое: нахожусь ли я одновременно в двух мирах? какой из этих миров истинный? какое направление должна принять моя жизнь?
Выслушав эти объяснения, дон Хуан заявил, что мои представления о мире очень запутанны и что покровитель
— Ты полагаешь, что тебе доступны два мира, два пути — но мир только один. Покровитель совершенно ясно это тебе показал. Единственный доступный тебе мир — мир людей, и этот мир ты не можешь покинуть когда тебе вздумается. Ты — человек. Покровитель показал тебе мир счастья, где нет различия между предметами, ибо там некому спрашивать о различиях. Но это — не мир людей. Покровитель вытолкнул тебя оттуда и показал, как думает и борется человек. Это — мир людей, и, будучи человеком, ты обречен на него. Лестно тешить себя мыслью, будто живешь сразу в двух мирах, но все это глупости и тщеславие. Есть один-единственный мир, другого нам не дано. Мы — люди, и мы должны довольствоваться миром людей. В этом, по-моему, и состоял урок Мескалито.
9
Судя по всему, дон Хуан хотел, чтобы я уделял «чертовой травке» больше внимания, хотя это и противоречило его словам о неприязни к ней. Он объяснил это тем, что приближается день, когда я снова буду курить, и что до тех пор следует лучше познакомиться с силой «травки».
Он несколько раз предлагал мне повторить гадание с ящерицами. Я долго колебался, но дон Хуан становился все настойчивее, и наконец я понял, что просто обязан выполнить его требование. Я решил погадать кое о каких пропавших вещах.
19 декабря, в субботу, дождавшись наступления темноты, чтобы без помех потанцевать вокруг своего растения, я срезал корень дурмана. За ночь приготовил отстой корня, а в воскресенье, около шести часов утра, вернулся к своему растению и сел перед ним. Я подробно записывал все указания дона Хуана и, перечитав записи, убедился, что размалывать семена сейчас не нужно. Каким-то образом присутствие растения вызвало во мне редкое сочетание эмоциональной устойчивости, ясности мысли и сосредоточенности на своих действиях — всего этого мне обычно не хватало.
Я. в точности следовал указаниям дона Хуана и так рассчитал время, чтобы к вечеру мазь и корень были готовы. Часов в пять я начал ловить ящериц, но, перепробовав за полтора часа все возможные способы, так и не поймал ни одной.
Я сел перед растением, пытаясь что-нибудь придумать, и вдруг вспомнил, что дон Хуан советовал с ящерицами разговаривать.
В первую минуту, обращаясь к ним, я чувствовал себя полным идиотом, но вскоре это прошло, и я продолжал говорить как ни в чем не бывало. Смеркалось. Я поднял какой-то камень и увидел под ним оцепеневшую ящерицу. Я схватил ее и тут же заметил под соседним камнем вторую, тоже застывшую без движения. Они даже не вырывались.
Зашить ящерицам рот и веки оказалось труднее всего. Я вспомнил дона Хуана. Он считал, что, начав действовать, человек не должен останавливаться. Впрочем, ничто не помешало бы мне остановиться — вероятно, я и сам не хотел этого.
Когда я отпустил первую ящерицу, она побежала на северо-восток — предзнаменование успешного, но нелегкого гадания. Я привязал вторую ящерицу к плечу и, как полагалось, натер себе виски мазью. Ящерица не шевелилась; мне показалось даже, что она умерла, а ведь я не знал, как поступить в таком случае — дон Хуан ничего об этом не говорил. К счастью, она была живой, только оцепенела.