Учение о сущности
Шрифт:
Таково отныне отношение причинности в своей реальности и конечности. Как формальное, оно есть бесконечное отношение абсолютной силы, содержание которой есть чистое проявление или необходимость. Напротив, как конечная причинность, оно имеет данное содержание и сводится к внешнему различению в том тожественном, которое в своих определениях есть одна и та же субстанция.
Вследствие такого тожества содержания, эта причинность есть аналитическое предложение. Одна и та же вещь представляется в одном случае причиною, в другом – действием, там, как своеобразная устойчивость, здесь, как положение или определение в некотором другом. Так как эти определения формы суть внешняя рефлексия, то по существу дела субъективный рассудок впадает в тожесловие, определяя некоторое явление, как действие, и восходя от него к его причине для его понимания и объяснения; при этом повторяется лишь одно и то же содержание; в причине не имеется ничего, чего нет в действии. Например, дождь есть причина влажности, которая есть его действие; дождь производит влажность, – это аналитическое предложение; та самая вода, которая есть в дожде, и есть влажность; но как дождь, эта вода существует в форме вещи в себе, а как сырое или влажное, она есть прилагательное, положенное, которое не должно уже иметь своей устойчивости в нем самом; и как одно, так и другое определение
Причина, например, живописец или толкающее тело, имеет, правда, еще и другое содержание, первый, как форма, соединяющая краски и образующая из них картину, второе, как движение определенных силы и направления. Но это дальнейшее содержание есть случайный прибавок, не привходящий в причину; какие бы живописец ни содержал в себе другие качества кроме того, что он есть живописец данной картины, это не входит в состав этой картины; лишь то, чт'o из его качеств проявляется в действии, присуще ему, как причине, по прочим качествам оно не есть причина. Точно также есть ли толкающее тело камень или дерево, зеленое ли, желтое и т.п., не соучаствует в его толчке и потолику не есть причина.
По поводу этого тожесловия отношения причинности должно заметить, что первое, по-видимому, не причастно ей в тех случаях, когда указы{144}ваются не ближайшие, но отдаленные причины какого-либо действия. Изменение формы, претерпеваемое первоначальною вещью в этом переходе через многие промежуточные члены, скрывает сохраняющееся в ней при этом тожество. В этом умножении причин, выступающих между нею и окончательным действием, она связывается вместе с тем с другими вещами и обстоятельствами так, что не это первое, именуемое причиною, но все эти многие причины вместе содержат в себе полное действие. Так, например, если в каком-либо человеке развился его талант в силу того обстоятельства, что он потерял своего отца, убитого в сражении пулею, то этот выстрел (или, восходя еще далее назад, война или некоторая причина войны и т.д. в бесконечность) может указываться, как причина умелости этого человека. Но ясно, что например, такая причина есть не этот выстрел сам для себя, а лишь совокупность его с другими действующими определениями. Или, правильнее сказать, он вообще есть не причина, а лишь определенный момент в обстоятельствах возможности действия.
Далее следует главным образом обратить еще внимание на несоответственное применение отношения причинности к отношениям психическо-органической и духовной жизни. Здесь то, чт'o называется причиною, оказывается, конечно, имеющим другое содержание, чем действие, но потому, что то, что действует на живое, определяется, изменяется и преобразуется самостоятельно последним, ибо живое не допускает причины к ее действию, т.е. снимает ее как причину. Так неправильно говорится, что пища есть причина крови, или такие-то кушанья или холод, сырость суть причины лихорадки и т.п.; также недопустимо указывать на климат Ионии, как на причину творений Гомера, или на честолюбие Цезаря, как на причину падения республиканского строя Рима. Вообще, в истории вступают в игру и во взаимное определение духовные массы и индивидуумы; природе же духа свойственно еще в более высоком смысле, чем характеру живого вообще, скорее принимать в себя другое первоначальное, или, иначе, не допускать в себе продолжения какой-либо причины, а прерывать и превращать ее. Но эти отношения принадлежат идее и имеют быть рассмотрены лишь при ней. Здесь же можно обратить внимание на то, что, поскольку допускается отношение причины и действия, хотя бы и в несоответственном смысле, действие не может быть более причины; ибо действие есть не более, как проявление причины. В истории повторяется ставшая обычною острота, по которой из малых причин происходят большие действия, и вследствие того, для объяснения широко и глубоко захватывающего события находят первую причину в каком-либо анекдоте. Такая, так называемая причина, должна считаться лишь поводом, лишь внешним возбуждением, в котором внутренний дух события мог и не нуждаться, или вместо того могло быть бесчисленное множество других поводов, которые могли бы быть употреблены духом, дабы начать с них явление, удовлетвориться им и проявиться в них. Наоборот, скорее должно считать чем-то мелочным и случайным {145}определяться лишь этим поводом. Эти подобные арабескам исторические картины, которые пытаются вырастить какой-либо великий образ на слабом стебле, представляют собою поэтому, конечно, остроумную, но в высшей степени поверхностную обработку истории. В этом происхождении великого из малого, правда, имеет место поворот духа к внешнему; но именно потому это не есть причина внутри его (духа), или, иначе сказать, самый этот поворот снимает отношение причинности.
2. Но эта определенность отношения причинности, по которой содержание и форма различны и безразличны, простирается далее. Определение формы есть также определение содержания; причина и действие, обе стороны отношения, суть поэтому также другое содержание. Или, иначе, содержание, так как оно есть содержание лишь некоторой формы, имеет различение в нем самом и по существу различно. Но поскольку эта его форма есть отношение причинности, которое есть некоторое тожественное в причине и действии содержание, то различное содержание связано внешним образом, с одной стороны, с причиною, с другой – с действием; тем самым оно не входит само в акт действия и в отношение.
Таким образом, это внешнее содержание безотносительно; оно есть некоторое непосредственное осуществление; или так как, как содержание, оно есть сущее в себе тожество причины и действия, оно есть также непосредственное, сущее тожество. Это есть, поэтому, некоторая
Но эта вещь есть не только субстрат, а также субстанция, ибо она есть тожественная устойчивость лишь отношения. Далее она есть конечная субстанция, ибо она определена, как непосредственная, в противоположность ее причинности. Но она имеет вместе с тем причинность, так как она есть равным образом лишь тожественное этого отношения. А как причина этот субстрат есть отрицательное отношение к себе. Но то самое, к чему он относится, есть во-первых, положение, так как оно определено, как непосредственно действительное; это положение, как содержание, есть вообще некоторое определение. Во-вторых, причинность ему внешня; тем самым она сама образует свое положение. Поскольку же он есть причинная субстанция, его причинность состоит в том, чтобы относиться отрицательно к себе, стало быть, к своему положению и к внешней причинности. Действие этой субстанции начинается поэтому от некоторого другого, освобождается от этого внешнего определения, и ее возврат в себя есть сохранение своего непосредственного осуществления и снятие своего положения, стало быть, вообще своей причинности.{146}
Так, например, движущийся камень есть причина; его движение есть некоторое обладаемое им определение, вне которого он содержит в себе еще многие другие определения цвета, внешнего вида и т.д., которые не входят в состав его причинности. Так как его непосредственное осуществление отделено от его отношения формы, т.е. от причинности, то последняя есть нечто внешнее: его движение и присущая ему в этом движении причинность суть в нем лишь положение. Но причинность есть также его собственная; это зависит от того, что его субстанциальная устойчивость есть его тожественное отношение к себе, но последнее теперь определено, как положение, и следовательно есть вместе с тем отрицательное отношение к себе. Его причинность, направляющаяся к себе, как к положению или к некоторому внешнему, состоит, поэтому, в том, чтобы снимать последнее и возвращать его в себя через его удаление и тем самым не быть в своем положении тожественным себе, а лишь восстановлять свою отвлеченную первоначальность. Или, например, дождь есть причина сырости, которая есть та же самая вода, как и он. Эта вода имеет определение быть дождем и причиною вследствие того, что она положена в нем некоторым другим; другая сила, или что бы там ни было, подняла ее в воздух и собрала ее в такую массу, тяжесть которой заставляет ее падать. Ее удаление от земли есть определение, чуждое ее первоначальному тожеству с собою, тяжести; ее причинность состоит в том, чтобы устранить его и вновь восстановить это тожество, но тем самым также снять свою причинность.
Рассмотренная теперь вторая определенность причинности касается формы; это отношение есть причинность, как внешняя себе самой, как первоначальность, которая есть также в ней самой положение или действие. Это соединение противоположных определений в сущем субстрате образует собою бесконечный регресс от причин к причинам. Начинают с действия; оно, как таковое, имеет некоторую причину, последняя в свою очередь имеет некоторую причину и т.д. Почему причина имеет опять причину? т.е. почему та сторона, которая ранее была определена, как причина, теперь определена, как действие, и потому возникает вопрос о новой причине? Потому, что вообще причина есть конечное, определенное, определенное, как один момент формы в противоположность действию; таким образом, она имеет свою определенность или отрицание вне себя; именно потому она сама конечна, имеет определенность в ней и есть тем самым положение или действие. Это ее тожество также положено, но оно есть некоторое третье, непосредственный субстрат; поэтому причинность внешня самой себе, ибо ее первоначальность есть непосредственность. Различение формы есть поэтому первая определенность, определенность, еще не положенная, как определенность, оно есть сущее инобытие. Конечная рефлексия с одной стороны останавливается на этом непосредственном, отстраняет от него единство формы, вследствие чего оно обращается в одном смысле в причину, {147}в другом – в действие; с другой стороны – она перемещает единство формы в бесконечное и выражает через постоянное движение вдаль свое бессилие достигнуть и удержать его.
Относительно действия возникает непосредственно то же самое, или, правильнее сказать бесконечный прогресс от действия к действию есть совершенно то же, что регресс от причины к причине. В последнем причина оказывается действием, которое вновь имеет некоторую другую причину; равным образом, наоборот, действие оказывается причиною, которая вновь имеет некоторое другое действие. Данная определенная причина начинает с какой-либо внешности и в своем действии не возвращается обратно в себя, как причина, но скорее теряет в нем причинность. Но действие, наоборот, приводит к субстрату, который есть субстанция, первоначально относящаяся к себе устойчивость; в последнем поэтому это положение становится положением, т.е. эта субстанция, поскольку в ней положено действие, относится, как причина. Но это первое действие, положение, приходящее к ней внешним образом, есть другое, чем второе, производимое им; ибо это второе определено, как рефлексия в себя первого, а это первое, как внешность в нем. Но так как причинность есть здесь внешняя самой себе причинность, то она равным образом не возвращается обратно в себя в своем действии; она становится тем самым внешнею, ее действие становится снова положением в некотором субстрате, как некоторой другой субстанции, который, однако, также делает его положением или проявляется, как причина, снова отталкивает от себя свое действие и так далее в ложную бесконечность.