Ученик жнеца
Шрифт:
– Легко, – Андрей почувствовал очередной прилив обиды.
– Мы с Дианой столько сделали, я вызвал лучшую смену сегодня – еда, напитки – всё для тебя, и ты платишь мне этим?
– И снова мы говорим об оплате.
Герман молчал. Лишь быстро и злобно дышал.
– Тебе придется долго извиняться за этой. Не только передо мной, но и перед Дианой, и перед шефом…
– Мне все равно.
– Эгоист, –
– Это я – эгоист? – возмутился Андрей, – как я могу?
– Не начинай. Я тут, я рядом, пойми, я очень хочу помочь тебе…
– Мне нужна помощь? Или тебя злит моя угрюмость и печаль? Хотя нет, не печаль, а, как ты говорил, «нарисованная тоска».
– Кто тебе сказ…
– Диана мне рассказывала, – перебил его Андрей, – Да, у тебя за спиной попросила меня не грустить в твоем присутствии, потому что тебя это угнетает. Угнетает, – Андрей усмехнулся, – слово-то какое!
– Дианы тут нет, – с нарастающей злостью проговорил Герман, – тут только мы, я и ты…
– Именно, тут, сейчас… А где вы были, когда мне было невыносимо? Где был ты, когда я разрывался от отчаяния? Правильно, тебе не хотелось видеть мою «печаль». А вот она, моя печаль, на полу, нравится? Мне – очень.
– Ты не имеешь права так говорить.
– О ещё как имею, Герман. Я же делал для тебя все. Тебе хотелось чистых тарелок, я их перемывал вручную, ты хотел, поговорить, и я бежал к вам после учебы, работы и болезненных процедур мамы. Ты хотел, чтобы я был весел и жизнерадостен, и я надевал маски, чтобы комфортнее было тебе. Но ты все пропустил, пропустил моё выгорание, опустошение. В том, что сейчас происходит со мной, есть и твоя вина. Важнее же те люди, которые куда проще и веселее, не так ли? Зачем париться над чужими проблемами, когда можно было их не замечать?
– Что ты несешь?
– В общем смысле – правду, в буквальном – разруху.
Он окинул взглядом мойку и почувствовал облегчение. Где-то внутри, рядом с заполняющей злобой начинало зарождаться чувство освобождения. Волнительное до пота в ладонях ощущение разрыва. Андрей больше не хотел видеть Германа, он был не зол, а был разочарован, и это давало больше свободы, чем то, чего
– Уходи, сейчас же! – отчаянно выкрикнул Герман.
– Знаешь, что Герман? – усмехнувшись, спросил Андрей, – я пожелаю тебе только одного – не быть никогда на моём месте. Ты не вынесешь.
Он с силой кинул очередную тарелку на пол, осколки от удара разлетелись в разные стороны, один из них угодил Андрею в верхнюю часть предплечья. Брызнула кровь, запачкав белоснежную плитку на полу и часть осколков вокруг. Боли не было, чувствовались лишь жар и липкость стекающей крови. Герман испуганно окинул взглядом порез, потом посмотрел в глаза другу и не нашел никаких слов. Андрей, увидев непонимающие глаза Германа, зажал порез рукой и направился к выходу.
– Спасибо тебе, Герман, – тихо сказал он.
На улице он порылся по карманам, достал старый, застиранный платок мамы и прикрыл порез. Хотелось курить и долго-долго идти, куда глаза глядят. Рана болезненно пульсировала, кровь предательски вытекала из-под платка и стекала вниз по кисти. Андрей шел, не понимая даже куда именно.
Не помня себя, он дошел до дома. На остановке снова было людно, вечер был таким же жарким, как и всегда. И только лавочка неподалеку непривычно пустела в тени тополей. Андрей почти перешёл на бег, чтобы успеть занять её. Хотелось курить, остановить кровь и навсегда уехать из этого города.
Присев на лавочку, Андрей почувствовал усталость. Ноги гудели, он прошел почти пять километров от кафе до дома, а кровь все вырывалась из раны. Платок уже стал красным, как и кисть, даже часть закатанной рубашки испачкалась. Порез был серьезным, как оказалось, но думать об этом сейчас не хотелось. Физическая боль, как холодный душ утром, приводила в чувства.
– Снова мы встретились тут, – сказал знакомый голос.
Андрей повернулся и увидел того самого старика, который на днях говорил о голубях и раздавал конфеты. Как ни странно, он был не против компании этого чудаковатого старичка.
– Ой, что это у тебя с рукой? – старик заметил кровь на руке Андрея.
Конец ознакомительного фрагмента.