Учитель Истории
Шрифт:
— Найду, — я тоже поднялся, сразу же оказавшись на голову выше ее. — Будьте уверены. Можете больше ничего не говорить.
И, не дожидаясь окончания истерики, вышел за дверь. Лицо мое горело, как после пощечины.
— Юлиан Робертович? Это Лазарев.
— Да, Филипп? Как прошли переговоры с моей женой? Все хорошо?
— Все хорошо. Она согласна.
Глава XXIV: Женя и Женя
— Зачем же ты согласился на его предложение, если еще не знаешь, как будешь действовать в дальнейшем? —
— Потому что иного способа успокоить Юлиана и потянуть время я все равно не придумал, — ответил я, и, последовав примеру Льва, достал новую стекляшку.
Сидевший рядом Женя посмотрел в мою сторону со смесью удивления и уважения. Он только-только покончил с первой. И это притом, что шел третий час посиделок! Еремицкий же скептически хмыкнул.
— А ты не подумал, что твоя нанимательница может узнать о своем якобы согласии, и устроить тебе комический сюжет для падающих в лифте?
— Не узнает, — отмахнулся я, пшикнув крышкой. — Они с Юлианом контактируют только через меня. Друг с другом даже по телефону не разговаривают.
— Ты же говорил, он к ней заваливался как-то, пока ты их общую дочурку окультуривал. Забыл уже?
— Яну, что ли? — взгляд Жени из удивленного стал настороженным. — О чем таком он говорит?
— Ни о чем таком «не таком», — я демонстративно постучал пальцами по виску. — Мы просто гуляли. Но, возвращаясь к теме посещения Юлианом бывшей жены… Что-то я и вправду позабыл про тот случай. Надеюсь, это редкое исключение.
Доктора нисколько не смутила двусмысленность собственных заявлений, и потому он продолжил, как ни в чем не бывало.
— Будем надеяться, так оно и есть. Ну, ты надейся. При встрече с медвежьим капканом, поди объясни, что ты не медведь. А судя по рассказам Женьки, завуч у вас в школе — настоящая бой-баба. И у тебя в наличии всего шесть дней.
— Семь, — уточнил я. — Считая остаток сегодняшнего. Но сегодня я не хочу об этом думать. Я позвал вас просто так, чтобы отдохнуть, попить пива, пообщаться. Спокойно провести вечер, не думая о заботах.
— Тогда ты выбрал неправильную компанию, — Лев смачно рыгнул, вызвав всплеск немого неодобрения в глазах друга, и потянулся за новой пачкой чипсов. — Вон уже сколько сидим, а хоть минуту поговорили о поэзии или, хотя бы, о синематографе? Все о… Кстати, а о чем мы вообще говорили? О войне в Сирии, помню, о курсе рубля, о президенте нашем. И об американском. Ну и о женщинах немного… Слишком мало, чтобы я чувствовал себя удовлетворенным.
— Ты же и так целыми днями только женщин и смотришь, — заметил я. — Завидуешь? Все равно мало. Профессиональная деформация, видимо, сказывается. Плохо это, наверное. Как думаешь, Женек?
— Нет, — откликнулся Сизов, как оказалось, невпопад. — Я считаю, Филипп хорошо придумал. Мне приятно узнать про своих друзей что-то новое. Про него — про тебя, Лев, я, кажется, и так всё знаю. Только ты скрытный, Филипп. Мне так кажется.
«Кто бы говорил», — подумалось мне, но вслух я лишь выразил вежливое недоумение:
— Почему?
— Ты вот всё нам про свой суд рассказал и про Юлиана этого, про работу — а про себя ни слова.
— Эмм… —
Любой другой после подобного ответа сменил бы тему, но только не Сизов.
— Ты любишь желе?
— Желе? Необычное начало, ну ладно… Да, наверное, я люблю желе. Почему ты спросил?
— Я тоже люблю желе, — вмешался Еремицкий. — На ощупь оно напоминает мне…
— Лев! — хором осадили мы его.
— Инфантильная малышня… — пробубнил маммолог и после недолгого раздумья демонстративно сбросил на пол несколько салфеток, параллельно посмотрев в мою сторону: возмущусь ли?
Я предпочел оставить его пассаж без внимания.
— Как у тебя, например, выходные прошли? — снова «взял» выбранный курс Женя.
— Вот, это уже больше похоже на дружеский интерес, — одобрил я. — В узком семейном кругу прошли.
И невольно улыбнулся, вспомнив субботний вечер с Верой, плавно перетекший в ночь.
— Везет тебе, — снова влез Лев. — У нас тоже все отменно было. Не в семейном кругу, конечно, но… Вот я, например, делал растирания одному провалившемуся под лед дурачку, после того, как он в очередной раз прогулялся по морозу. А этому товарищу, представь, один добрый доктор делал растирание, спасая от обморожения. Какое совпадение, правда?
— Лёва, я уверен, ему это не очень интересно, — покраснел Женя. — Мы уже давно сидим, и я надеялся, что не станем поднимать…
— Конечно, станем! И поднимать, и опускать! Это не пошлости, это лишь глаголы. А вообще, да, я полностью с тобой согласен: ему совершенно не интересно слушать про растирание одного мужчины, проводимое другим. Он хочет узнать, как у нас с личной жизнью. С этим делом, Фил, паршиво. То есть, вообще никак. Так и помрем холостыми. Ты вон умный, женился в пору, когда еще имел какое-то подобие товарного вида. А мы… Отработанный материал. Он чудик, я хамло. Он ботаник, я быдло. Кому мы такие нужны? А самим что-то делать… Я не вижу причин куда-то стремиться, если в итоге ты всегда оказываешься где-то не там. Спасибо, хоть интернет появился в нашей жизни грешной…
Лев поднялся из-за стола, шатающейся походкой подошел к окну и невидящим взглядом уставился за стекло. Неужели уже захмелел? Всего после пяти бутылок темного, растянутых на двести минут? А с виду такой здоровый мужик. Да и врач, а у них, я слышал, вообще восприимчивость к алкоголю пониженная. В связи с постоянным его употреблением.
— Не слушай его, — Женя отпил свое пиво, поморщился: горчит. — Он себя с прошлого дня рождения хоронит. Считает, раз до тридцати не женился, значит, уже не судьба.
— Понятно, — с видом профессионального психолога кивнул я. — А ты как сам? Собираешься? Хотя бы в обозримом будущем?
— Конечно, — серьезно кивнул он. — Как только найду свою единственную.
— И как поиски?
— Ну… Идут помаленьку.
— Да они у тебя уже года три как, как никуда не идут, — саркастически заметил Еремицкий, с интересом разглядывая останки кактуса в горшке на подоконнике. — Нашел он уже свою единственно ненаглядную, Фил. Только подойти боится.
— Да ладно! — изумился я слишком громко для столь не раннего часа. — Три года?