Учитель Истории
Шрифт:
— По рукам.
— Хорошо. Тогда еще увидимся. Бывай.
— Постойте! У меня есть еще один вопрос.
— Валяй, — уже сделавший несколько шагов в сторону ворот Ганеев остановился и недовольно хлопнул рукой по карману. — Только быстро.
— Почему вы не прикрыли Джунгурова? Он ведь ваш… С вами. А выступил против громобоев в одиночку.
— В тебе обида за Янку говорит, — осклабился Хасамеев. — Ты, видать, не в курсе. Во-первых, он не из пришлых. Мы ему в свое время предлагали вступить в наши ряды — пацан нормальный, почему нет. Но он отказался.
— А во-вторых?
— А во-вторых, кто тебе сказал, что мы его не прикрыли?
— И
— Понял.
— Молодец. Запомни, как следует: они скоро всё узнают. Всё, что им нужно. И придут за тобой.
От монастыря я шел так споро, что временами едва не срывался в бег. Нужно предупредить Женю, предупредить Женю, предупредить Женю. Вот почему он так отреагировал на сообщение о смерти старого профессора. Решил, что следующим прихлопнут его. А потом настанет и моя очередь. Блииин… А ведь вчера всё было так хорошо, так чудесно, волшебно… Но почему он тогда не позвонил мне? Может, бедняге стало хуже? Или уже что-то произошло? Черт, да я же сам выключил телефон!
— Алло! — стоило вернуть аппарат к жизни, как он тут же начал рваться из рук: звонил Сизов. — Филипп, срочно приезжай. Мне очень нужна твоя помощь!
— Хочешь забраться в квартиру Ааронова?
— Откуда ты знаешь?! — вопль из динамика чуть не оглушил меня.
— Так получилось. Не ори. Скоро буду. И не вздумай открывать еще кому-то кроме меня.
— Даже Жене?
— Даже Иисусу.
Глава XXIX: Паника
— Радуйся, они пока еще не догадались, что это именно ты спер саблю и ожерелье. Иначе обитал бы сейчас в каком-нибудь уютном подвальчике, обставленном по всем канонам средневековой инквизиции. Погрузился бы, так сказать, в любимую эпоху.
— Я, в первую очередь, изучал историю России, мне европейская инквизиция как-то… Что мне делать, Филипп, что мне делать?!
— Для начала успокоиться. Видишь, я и сам боюсь. Но держусь. Пока что.
— Может, расскажем Льву? Лев умный, он что-нибудь придумает.
— Хочешь подставить друга? Помнишь историю, что ты мне рассказывал? Про костер на день Ивана Купалы.
— Помню. К чему это ты?
— К тому, что Льва они не пощадят. Как и нас с тобой. Поэтому давай думать. Страшно, да. Но сидеть сложа руки и ничего не делать — еще страшнее.
— Ты прав, ты, как всегда, прав… Боже, боже…
Единственная комната квартирки Сизова сейчас больше напоминала бомбоубежище: двери закрыты и заперты на все возможные замки, окна плотно задрапированы шторами, из освещения — только настольная лампа, поставленная на пол. В воздухе витал тяжелый запах холостятского жилища, аромат не стиранной несколько дней одежды причудливо смешивался с тонким, едва уловимым амбре от грязной кастрюли, в которой еще позавчера сварили пельмени. Теперь понятно, почему после пьянки в избушке он отказался вести нас к себе. Под стать обстановке был и хозяин: похмелье и последовавшее вслед за ним утреннее потрясение явно не пошли Евгению Валерьевичу на пользу, и сейчас он больше напоминал полуспившегося сантехника, нежели представителя интеллигентной профессии, интеллектуала и эрудита.
Говорили мы исключительно шепотом, словно опасаясь, что нас могут подслушать.
— Эх, жаль, нам так и не удалось проверить место, где мог находиться схрон, — сокрушался школьный учитель. — Ты говоришь, он были последним?
— Если верить пришлым
— Да. Надеялся, что я смогу что-нибудь там найти. Тогда у нас на руках было бы сразу четыре предмета.
— Ты не переживай, — обнадежил его я. — Такими темпами, как развиваются события, скоро все пропавшие сокровища снова соберутся вместе. Как только архив Ааронова уплывет из наших рук. И когда, изучив его записи, они обратят пристальное внимание на тебя.
— Они не обратят, — ответил Евгений. — Борис Леонович никак не фиксировал наши с ним контакты. Даже электронные письма удалял.
— А догадаться они не могут?
— Уже давно догадались бы в таком случае.
— Тоже верно.
Бросив взгляд на часы, я отметил время: начало седьмого. Начало седьмого? Почему не позвонил Юлиан? Черт, я совсем забыл про него!
— Тем не менее, мы должны этому помешать, — в голосе Жени впервые с начала нашего разговора промелькнуло что-то, похожее на решимость.
— Должны, — на всякий случай согласился я, совсем не будучи уверенным, что сие каким-либо образом осуществимо. — Поэтому нам следует как можно скорее посетить квартиру Ааронова. Ты бывал там раньше?
— Конечно, бывал! Много раз! Но там такая дверь… И пятый этаж… И он жил один… Как ты себе это представляешь?
— Пока никак, — я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, призвав себе на помощь не так давно посещавшую меня безмятежность. — Если мы не хотим, чтобы архивы профессора попали к громобоям — кстати, почему они раньше не вышли на него? — мы можем просто устроить пожар и спалить его квартиру к чертовой матери вместе со всеми уликами.
— Так нельзя, могут пострадать другие люди, — со всей убежденностью заявил Женя, которому даже в голову не могло прийти, что я говорю не всерьез. — А насчет того, почему громобои не встречались с Борисом Леоновичем раньше… Ты не прав. Встречались, и много раз. Им интересны были его знания, года четыре назад они очень сильно его беспокоили — видимо, в то время активные поиски только начинались. А он мог им помочь, ибо у него уже имелись кое-какие наработки в этом направлении. Громобои подсылали к нему в школе учеников, которые «интересовались» историей, напрашивались на дополнительные занятия, на репетиторство… Но такие номера не проходили, профессор за версту чуял ложь и лицемерие. Причем, пробовали подсылать не только мальчиков, но и девочек из старших классов — по-разному искали к нему подход. Когда поняли, что ничего не выходит, пытались угрожать. Один раз изрезали ножами входную дверь, другой — проткнули колеса на машине. Затем, увидев, что мелкие пакости не срабатывают, отравили его собаку, Персика.
— Персика? — я открыл глаза. — Он назвал собаку Персиком?
— Ну да, у него был такой бульдожка забавный. Жалко псину… Борис Леонович заявлял в полицию, но толку никакого. В итоге громобои просто оставили его в покое. Видимо, у них пошли первые находки, решили, что и сами справятся. Он очень недоверчивый был, Борис Леонович… Мне кажется, я ему полюбился в большей степени не потому что историк, а потому что… Даже не знаю, как бы точнее выразить…
— Чудной?
— Да, можно и так сказать, — поежился Женя. — Мы давно были с ним знакомы, но подружились только за пару лет до его увольнения из школы. Это он посоветовал Елене Ильиничне взять меня на его место. Он доверял мне.