Учитель. Назад в СССР 2
Шрифт:
Мария Фёдоровна схватила меня за руку, неприкрытая тревога в женских глазах заставила меня прислушаться к просьбе и выйти из палаты в коридор. На посту никого не было, а в конце прохода мельтешила девичья спина в белом халате рядом с мужичком, подозрительно похожим на Митрича.
Я ускорился, удивляясь тому, что дядь Вася не зашёл в палату к жене, да и вообще, шагает себе непонятно куда, при этом молчит. Такое поведение ему в принципе несвойственно, насколько я успел узнать этого неугомонного живчика. Догнав, замедлил шаг, пытаясь расслышать,
– Главврач вас не примет! Он на совещание! Дежурный врач на обходе! Ну куда же вы! Подождите! Остановитесь! Пожалуйста, поверьте! Врачи сделали всё возможное! Я вам очень соболезную! Ну нельзя же так! – с отчаяньем в голосе лепетала молоденькая девчонка.
Не Маруся, что характерно. Новая смена заступила? Ну да, бог с ними. Надо понять, куда так стремительно несётся дядь Вася, сопя, как разъярённый носорог.
– Где тута у вас морг? – рявкнул он медсестре.
Морг? На кой-ляд Митричу сдался больничный холодильник? И тут до меня дошло. По всей видимости, в палате номер семнадцать, на койке, где ночевала Мария Фёдоровна, с предыдущей пациенткой случилось непоправимое. И кто-то сказал об этом Василию Дмитриевичу. Кто-то, кто не в курсе, что на пустую кровать определили временную больную.
Другой вопрос, как дядь Вася выяснил, куда жену положили, как разыскал? И почему приключилась такая несуразица?
– Василий Дмитриевич! Дядь Вась! – окликнул я.
Но Митрича уже прорвало. Он громко возмущался безалаберностью докторов, хорошо хоть не обвинял никого в смерти жены. Лишь требовал показать тело, уверяя, что пигалица в халате ошиблась и «быть такого не может, чтоб Манюня наперёд меня на тот свет отправилась! Я ей обещался первым быть!» Вот прям такими словами и шпарил.
– Дядь Вась! Василий Дмитриевич!
– А? что? Егор Ляксандрыч! – Митрич резко обернулся, признал меня и кинулся навстречу. За ним семенила несчастная девчонка.
– Нет, ты слыхал? Слыхал? А? Они мне говорят: Маша померла! А я им – шиш вам, а не Машка моя. Она всех нас переживёт! Назло мне!
Я пытался вставить словечко, но Василия Дмитриевича трясло от волнения, будто словами он пытался оттолкнуть реальность.
– Василий Дмитриевич… – очередная попытка вклиниться бесславно провалилась.
– Подумаешь, сердце! – дядь Вася возмущённо фыркнул. – Да она с этим сердцем всю войну! И сына… И… Егор… Ляксандрыч… Что же это, а? Как я без неё? А Серёжка? Серёжке-то как скажу?
Дядь Вася вдруг сник, утёр рукавом глаза, протяжно вздохнул, сдерживая то ли всхлип, то ли стон.
– Жива она, Василий Дмитриевич, – тронул его за плечо, привлекая внимание.
– Да что уж теперь… – махнул рукой дядь Вася.
– Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, – ещё раз повторил я.
– Да что вы такое говорите! – зашипел сердитая медсестра – Зачем так! У человека горе, а вы!
– Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь
Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.
– Жива, говоришь? – переспросил Митрич. – А ты не врёшь, Ляксандрыч? – дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.
– А ты и рад, да? – раздалось за моей спиной.
– Маша! Манюнечка! – расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.
– Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? – беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. – Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!
– Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! – обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.
– Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! – отбивалась Беспалова от мужниных объятий.
– Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?
– Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, – сочувственно прокомментировал я.
– Какой такой фактор? Не знаю такого! – возмутился Митрич. – А ежели бы я тут окочурился?
– А ну, цыц, – шикнула Мария Фёдоровна. – Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!
– Так, я это… – притих дядь Вася.
– Вот и веди себя тихо… герой… – фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.
– Теперь-то что делать? – Митрич растерянно оглянулся на меня.
– Дождёмся выписки, и поезжайте домой, – подсказал семейству. – Вы на машине или на автобусе?
– На машине, – кивнул дядь Вася. – Звениконь по делам в город, я с ним.
– А Серёжа? Как Серёженька? – заволновалась Мария Фёдоровна.
– Что ему станется, лбу здоровому, – отмахнулся муж. – На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! – довольно покивал Беспалов старший.
– Ты гляди, какой командир выискался, – покачала головой жена. – Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?
– Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, – подумав, определил я дальнейшую больничную программу.
– Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? – предложил Василий Дмитриевич. – Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!
– Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, – остановил я Митрича. – Вы что-то хотели, девушка? – вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.