Учитель. Назад в СССР 4

Риддер Аристарх

Я наконец-то кинул взгляд на будильник и от души выругался. Ну, точно, гонец от Степана Григорьевича. Я проспал все мыслимые и немыслимые сроки. Обещался быть пораньше, часам к девяти, а уже десять, начало одиннадцатого! Вот что прогулки ночные делают. Правду говорят классики: все беды от женщин.

Потер лицо ладонями, чтобы прогнать сонную хмарь, и вышел св сенцы.

— Иду я, иду, — громко отозвался в ответ на очередной вопль Леньки.

— Егор Александрович! Вы дома?

— Дома я, дома. Что случилось? — распахивая дверь, поинтересовался

у парнишки.

— Ой… здрасте! — завопил Леонид, едва не рухнув в коридор.

— Доброе утро.

— Так день уже, — шмыгнув носом, изумился Ленька.

— Что случилось? Чего кричишь?

— Так эта… Степан Григорьевич прислали… Говорит, вы обещались быть, а вас все нету и нету… — Ленька хитро блеснул глазами.

— Скажи, через полчаса буду, — ответил я и спохватился. — Ты ведь обратно в мастерскую?

— Ну да, туда. Мы тама с пацанами и Степан Григоричем жеж…

— Там, — машинально поправил я.

— Че?

— Не че, а что, не тама, а там, — терпеливо пояснил я, включив учителя.

— Ага, — кивнул головой Ленька. — Так вы идете, Егор Александрович? — переминаясь с ноги на ногу, задал семиклассник волнующий его вопрос.

— Скажи, через полчаса буду, — повторил я. — Переоденусь и приду.

— Ага, понял… — Ленька кивнул, но продолжил мяться на пороге.

— Что-то еще? — уточнил я.

— Ага… Егор Александрович, а научите такие лампочки делать!. Я вам за это что хошь сделаю, — Ленька с ожиданием уставился на меня.

— Тебе зачем? — удивился я.

— Ну… надо… — пацан шмыгнул носом, помрачнел. — Не научите, значит, да? — хмуро буркнул Ленька, зыркнул на меня из-под насупленных бровей.

— Научу, почему ж не научить. Материал только надо подыскать. Расскажу, покажу, вместе сделаем.

— А когда? — воспрял духом Леонид.

— Закончим с большой лампой, покажу, что знаю. Да и сейчас никто не мешает тебе наблюдать и вопросы задавать. Ты же в мастерские к Степану Григорьевичу ходишь на столярный кружок?

— Хожу, — подтвердил мою догадку пацан. — Так эта… — Ленька снова шмыгнул носом. — Мы тама… там табуретки сколачиваем, да скамейки всякие… Ну мебеля школьные чиним, когда надо… К лампочке Ильича нас трудовик не пускает, — мрачно пояснил семиклассник.

— Табуретки — это очень даже хорошо. И мебель чинить тоже важно. Мужчина должен умет молоток в руках не просто держать, но и работать им.

— Так я умею, а лампочка… — вскинулся пацан.

— А лампочку, Леонид, чуть позже. Обещал — покажу. Сегодня Степана Григорьевича попрошу, чтобы разрешал всем желающим смотреть и спрашивать. Ты ж, поди, не один такой любознательный? — улыбнулся мальчишке.

— Ну… да… Вот спасибо, Егор Александрович! — засиял Ленька. — Так я побегу? Да?

— Беги. Через полчаса буду, — напомнил я пацану.

— Ага, скажу, — протараторил Ленька, скатываясь с крыльца.

— Осторожней, — крикнул в спину мальчишке, который не вписался в поворот и едва не рухнул с последней ступеньки.

—

Порядок, Егор Александрович! — раздалось уже из-за угла, хлопнула калитка, за двором раздались возбужденные мальчишеские голоса, через минуту под окнами стихло. Видимо, веселая компания унеслась на школьный двор докладывать Степану Григорьевичу, что Зверь Горыныч прибудет через полчаса.

Как ни странно, позывной, которым после памятной драки меня случайно наградили десятиклассники, прижился. Мало того, подпольное имечко вышло в люди, и его с удовольствием приняли другие ребята. Правда, парни постарше мальчишкам помладше давали по ушам, если слышали, как те меж собой называют меня Зверь Горынычем. И мотивация у старшаков была вполне отменной: «Для вас он Егор Александрович, малы еще учителям прозвища давать». На что мелюзга фыркала, смирено принимала наказание, но, понятное дело, продолжала поступать по своему, тишком, между собой называя меня Зверем Горынычем, строя догадки, почему старшие так называют нового учителя.

Как-то я стал случайным свидетелем такого воспитательного метода, который проводил Федор Швец со своим лучшим другом Горкой Волковым.

Второе имя меня не напрягало. Собственно, я и сам грешил меткими прозвищами для коллег. Правда, держал их при себе. Но для краткости мысленно ту же Тамару Игнатьевну называл царицей или царицей Тамарой за поистине царский взор и императорское величие в жестах, речи, походке.

Валентина Ивановна так и шла у меня под кодовым названием «парторг». Звание это очень ей шло, потому других ассоциации лично у меня с физичкой не возникало. Так что ничего обидного в том, что детвора называет меня меж собой позывным, я не находил. Сам в детстве таким же был. Истопника детдомовского мы с пацанами, кстати, тоже Горынычм прозвали. А вот старенькую литераторша любя называли Дюймовочкой за небольшой рост и какую-то почти прозрачность.

Главное, на уроках учителя зовут по имени-отчеству, а уж среди сверстников хоть горшком обзовите, только в печь не сажайте.

Мысли перескакивали с одного на другое, пока я умывался, приводил себя в порядок и одевался в рабочую одежду. В который раз оглядев скудный гардероб, снова напомнил себе, что надобно прикупить осенне-зимней одежды. Решил смотаться на следующих выходных в город. Здесь это мне не там, тут лето закончилось, началась осень. В любой момент ударят холода, или задождит окончательно, а у меня ботиночки на тонкой подошве.

Завтракать не стал и так опоздал, что категорически не примелю ни в себе, ни в людях.

На крыльце я спохватился, вернулся в дом, схватил рисунок, который накидал накануне. Пришла мне в голову новая идея. Точнее, усовершенствовал старую. Та же лампа, только в профиль, что называется. Покажу товарищу Бороде, послушаю, что скажет. Если одобрит, значит сделаем для октябрьской демонстрации улучшенную версию. Такой точно ни у кого не будет. Даже если вдруг кто-то каким-то образом умудрился слямзить нашу идею.