Учитель. Назад в СССР. 2
Шрифт:
Ниночка металась между репетициями в школе и моим двором. Убедить девушку, что мы с ребятами прекрасно справляемся без ее контроля, мне так и не удалось. Нина переживала, нервничала, охала и ахала по любому поводу. Но, надо отдать должное, это не мешало ей четко и планомерно выполнять все наши общие задумки.
Захватила Ниночку и идея стенгазеты ко Дню знаний. Она убедила Юрия Ильича поделиться некоторыми архивными школьными фотографиями. Но на этом не остановилась. Прошлась по селу и выпросила у соседей и друзей редкие семейные фотографии под честное слово
В результате в пионерской комнате развернулась целая мастерская. Одни девочки резали картинки для окон. А часть девятиклассниц склеивали в одно полотно несколько больших бумажных листов. На этой импровизированной панораме Нина Валентиновна планировала написать название «Наша школьная жизнь», и разместить фотографии по годам с подписями и короткими заметками.
С каждого, кто выдал Ниночке фотографию из семейного альбома, пионервожатая переговорила, расспросила и заставила вспомнить смешную или интересную школьную историю. Не знаю, как в результате будет выглядеть это монументальное полотно, но как по мне, истории подобрались добрые, душевные, смешные и даже поучительные. К эпопее присоединились и школьные учителя. Разглядывали фотографии, вспомнили своих учеников и тоже делились забавными историями из жизни.
Так я узнал, что в жеребцовской школе учатся не только дети недавних школьников, но уже даже и внуки, и правнуки. Богатая история у нашей школы. С ней можно и нужно работать. Собирать по крупицам и создавать музей.
В такие моменты мозг каждый раз начинал генерировать все новые и новые идеи, но я откладывал их в ближайший ящик в собственной голове, черкал в блокноте пометки. Кстати, я внезапно заимел привычку все время таскать с собой блокнот. Точнее, тетрадку в клеточку, разрезанную пополам и сшитую вместе. в него-то и записывал все свои гениальные и не очень мысли. Просто потому что голова пухла от информации и постоянно меняющихся вводных.
К моему удивлению, Юрий Ильич наблюдал за нашей суетой с добродушной улыбкой, иногда интересовался, не нужна ли какая помощь, но не лез ни с контролем, ни с замечаниями. За что я был директору искренне благодарен.
А вот Зоя Аркадьевна продолжала сканировать своим суровым недовольно-недоверчивым взглядом. Завуч мрачной тенью преследовала нас по всей школе. Как только где взрыв хохота или веселый писк, так Шпынько тут как тут. То отчитает за неуместные громкие разговоры: «Школа не терпит громких звуков. Здесь не цирковое училище».
То, сурово поджав губы куриной попкой, сверлит взглядом несчастного физрука, когда тот ведет отсчет, чтобы ребята отрабатывали чёткость движений при создании спортивной пирамиды. Бедный Григорий в какой-то момент при виде завуча даже заикаться начал.
— Егор, я ее боюсь до дрожи в коленях! — жаловался мне физрук. — Не поверишь, никогда такого не было! Как только она появляется, так у меня в голове только одна мысль: как бы кто-то не упал! Честное слово, Зоя Аркадьевна просто ждет когда кто-то свалится! Пацаны начинают путаться, дергаться, сбиваться!
Пришлось решать
— Гриш, а ты когда ее видишь, сразу представляй полностью раздетой, — посоветовал я.
— Ты дурак? — Борода младший покраснел от возмущения. — Не буду я ее представлять раздетой! — сердито бурчал Григорий — Старая она и… завуч же!
— А если бы молодая была? — коварно поинтересовался я.
— Все равно нет! Некрасиво это, — покачал головой Григорий.
— Ну, я ж не заставляю тебя во всех подробностях представлять Зою Аркадьевну. Тут задача понизить градус опасности, потому что голый человек не вызывает опасения, он же голый! — объяснил я физруку.
— Ну-у-у, все равно как-то это… неправильно… — упрямствовал Григорий.
— Ну хорошо, — сдался я. — Тогда представь ее в колпаке шута. Ну, или не знаю… с кривым носом и большой бородавкой! На метле! Или в перьях всю, — фонтанировал я идеями.
— А можно рыбой? — выдал вдруг Гришаня.
— Кем? — опешил я.
— Ну… рыбой… я на картинке видел такую рыбину худущую, длиннющую, с такими глазами вытаращенными. И в сарафане, — уточнил физрук.
— Камбалу что ли?
— почему камбалу? — не понял физрук.
— Ну, плоская такая рыбешка и глаза у нее на выкате.
— Нет, — покачал головой Гришаня. — Я ее селедкой буду представлять… В платочке… и в сарафане… в книжке какой-то детской видел. Смешно, — заверил меня физрук.
— Ну, селедкой так селедкой, — покладисто согласился я, так и не поняв, в каком месте это смешно.
Вот так и крутилось все день за днем в последнюю неделю августа. В конце концов, день икс наступил. На генеральную репетицию прибыли все заинтересованные лица: директор, завуч, завхоз, даже учителя всем составом. Ниночка Валентиновна носилась по школьному двору, нервно выкрикивая последние указания. Мои десятиклассники ожидали начала с совершенно невозмутимыми лицами.
Я выслушивал нравоучения Зои Аркадьевны по поводу недопустимой длинны юбки у школьного платья ведущей. Молча кивал и обещал провести воспитательную беседу с Леночкой Верещагиной. Юрий Ильич в нашу беседу не встревал, но я видел как директор время от времени сочувственно на меня поглядывает.
— Я все понял, Зоя Аркадьевна, а сейчас попрошу всех занять места согласно купленным билетам! — громко оповестил я, не дослушав монолог завуча.
Шпынько привычно поджала губы, окатила меня ледяным взглядом и процедила:
— И где, по-вашему, мы должны стоять?
— Сейчас все объясню.
И я объяснил. В результате мы еще полчаса препирались, потому что завуч считала, что директор, гость от образования, и сама Зоя Аркадьевна должны непременно находиться на верхних ступеньках школьного порога, но никак не сбоку.
— Этого не было в сценарии, Егор Александрович! — упрямо твердила Шпынько.
— Зоя Аркадьевна, давайте посмотрим, — мягко прервал возмущения завуча Юрий Ильич. — Чтобы что-то менять, надобно для начла посмотреть, как это выглядит. Не находите?