Учитель. Назад в СССР

Риддер Аристарх

— Михална я, — понятливо подсказала старушка. — Да ты кушай, кушай, сынок, — глаза женщины вдруг затуманились, словно на какое-то мгновенье вместо меня она увидела кого-то другого. И, главное снова на «ты», непонятно. Ладно, поживём, разберёмся во всех хитросплетениях и тайнах деревенской жизни. А что они будут, я нисколько не сомневался.

Это городскому кажется, что в деревне никогда ничего не происходит. На самом деле, как говаривала знаменитая мисс Марпл: кто хорошо знает свою деревню, тот через неё знает и весь мир. И в этом я с ней вполне согласен.

Глава 9

—

Ба, я всё! — сытым голосом объявил Борька, отодвигая от себя тарелку, выползая из-за стола.

— Куда? — остановил пацана строгий голос бабушки. — Тарелку кто будет за собой мыть?

Борька торопливо засунул остатки пирога в рот, схватил одной рукой тарелку, левая у него была занята аппетитной выпечкой, и понеся к тазику с водой, который стоял на столе под навесом рядом с печкой, похожей на ту, которая стояла в моём новом дворе в беседке.

— Ба, м-ы-бы-ту-та, — заговорил пацан с набитым ртом, тыкая пирожком в таз.

— Да поставь уж, сама помою, — проворчала бабушка с улыбкой.

— Спасибо, бабуль! — крикнул счастливый Борька и помчался в сторону калитки, наверняка решив, что бабуля забыла про чтение.

— Руки помой, охламон! — крикнула вслед Степанида. — Ох, пострел, — с улыбкой покачав головой, вздохнула Степанида. — Куда? А, ну, вернись! — охнув, крикнула соседка вслед парнишке.

Степанида и впрямь чуть не забыла про то, что велела Борьке сначала заняться чтением, а потом уже и бежать на улицу, к пацанам.

Загребая пыль босыми ногами, к столу вернулся понурый Борька.

— Бери уже и ступай в дом, — добродушно проворчала Степанида, глядя, как внук косится на большую миску, накрытую чистой тряпицей.

Борька обрадовался, тут же сдёрнул полотенце, схватил по два пирожка в руки, хотел было сунуть их в карман, но поймал суровый взгляд бабушки и резко передумал. Вздохнул и положил два пирога на место. Надкусил один из двух оставшихся и опять собрался под шумок слинять на улицу.

Но бабка была не промах, она успела ухватить его за шкирку.

— Я что сказала? Книжки почитал? Нет. Гляди у меня! — Стеша сурово погрозила внуку пальцем. — Брысь книжки школьные читать. А на рыбалку потом, вечерком, по прохладке. — опережая вопрос Борьки, сказала Степанида. — Я вам и узелок соберу, вот как раз на вечернюю зорьку-то и пойдёте. Деду карасиков наловишь. Ну, всё, сказала тебе, ступай в дом. Читай.

Борька выбрался из-за стола, ухватив в обе руки по три пирожка.

— Ох, ты ж горюшко моё, — притворно заворчала баба Стеша. — Стой, говорю. На-ка вот, в миску положь. Да полотенце с собой возьми. Неча руками за книжки хвататься. Пятен наставишь, как библиотеку отдавать станешь? То-то и оно, учишь тебя, а всё без толку.

Соседка поставила перед Борькой тарелку, пацан быстренько сгрузил на неё пирожки, схватил чистое полотенце и помчался в дом, читать.

— Читать-то он любит, и на пятёрки учится, — пояснила Степанида, с любовью глядя на внука. — Так лето… Я уж дочери говорю, говорю. А она мне в одно, знай, твердит: надо, мама, в школу скоро, буквы за лето забыл. А где ж забыл? Каждый вечер нам с дедом истории читает из книжек своих. Но раз дочь велела… Почитает, а на рыбалку потом.

Степанида взяла тарелку внука и понесла её на стол возле печки. Завозилась

с посудой. Я остался один, продолжил неторопливо смаковать каждую порцию чудесного борща. Давненько я такого не пробовал. Густой, наваристый, в кастрюле ложка стоймя станет и не упадёт.

Про сало отдельный разговор. Оно просто во рту само таяло. Мой желудок просил ещё и ещё, требуя добавки всего и побольше.

— Ты кушай, кушай, сынок. Сало-то Коленька мой сам солит, — Степанида вернулась к столу, присела, подвинула к себе доску, принялась нарезать шмат. А затем снова пододвинула ко мне соблазнительные кусочки.

— Вкусно, — абсолютно искренне выдохнул я, понимая, что если съем ещё один кусок, то лопну.

— И салатик кушай, огурчики-то, помидорчики свои. А масло подсолнечное колхоз даёт. И сахар, и муку. Хороший у нас колхоз. И председатель, Иван Лукич, хороший человек. За нас, за всех переживает. Да ты кушай, кушай, сынок. Пирожочки вот, с печенью, с картошечкой, лук с яйцом. А эти вот сладкие. Со сливой.

Степанида подвинула ко мне большой таз и средних размеров плошку, в которых лежали аппетитные ароматные пироги.

— Да некуда уже, — Степанида Михайловна, — улыбнулся я. — Спасибо, давно такого борща не ел! — признался я.

— Какая я тебе Михална, зови уж Степанида или баба Стеша, — махнула рукой хозяйка. — Вы кушайте, Егор Александрович, я вам сейчас чайку организую, — засуетилась Степанида, поднимаясь из-за стола и направляясь к печке.

— Да не нужно, объелся я, честное слово, — попытался я протестовать, но рука сама собой потянулась к пирожку, цапнула его, и я не заметил, как съел второй.

Чайник закипел, баба Стеша налила мне чаю в большую кружку с геометрическим орнаментом и золотой каёмочкой внутри.

— Сахар вот, да вы не стесняйтесь, Егор Александрович, угощайтесь, — присаживаясь за стол, повторила Степанида.

— А можно вопрос, Степанида Михайловна? — поинтересовался я, пододвигая к себе чашку.

— Да что же вы, сахар-то берите, — всплеснула руками Степанида, снимая крышечку с сахарницы. — Кусковой, сладкий.

— Привык без сахара — улыбнулся я.

— Да как можно, без сахара-то? — изумилась старушка. — Задавай свой вопрос. Чего спросить хотел-то?

— Вот вы меня то сынок, а то Егор Александрович называете. Почему?

Степанида смутилась, опустила глаза, тяжело вздохнула. Я не торопил, пил чай, наслаждаясь замечательным, почти спокойным поздним утром. Хотя какое утро? Обед уже, скоро в школу пора. Иван Лукич говорил, директор к двум подойдёт. Пожалуй, надо заканчивать посиделки, топать на будущую работу, знакомиться с начальством, а может, и с коллективом.

— На сына нашего похож ты, Егор Александрович, — Степанида отвернулась, утирая краем платка уголки глаз. — Помер он в войну проклятущую. Тебя вот увидела, словно сыночек мой повзрослевший во двор зашёл. И плечи, и волос, и глазом похож, и статью весь в Коленьку маво. Кабы сдюжил сынок, таким бы и стал, как ты, — вздохнула Степанида. — А что сынком зову, так ты не обижайся, привыкну, дык по отчеству и обзовусь. Я вона уже… почти… А как гляну на тебя, так и сдержать не могу… сердце обмирает… Всё Витенькой тебя назвать хочется… Вот и… сынок… Виктор мой… Витюшенька… кровиночка моя…