Учитель. Назад в СССР
Шрифт:
Мы с матерью больше ничем не можем тебе помочь. Ты взрослый человек. Теперь ты сам несёшь ответственность за свои решения и поступки.
Твои родители:
Александр Еремеевич Зверев и
Светлана Николаевна Зверева,
08.1967 г.
p.s. Я надеюсь, что ты всё же пересмотришь свои приоритеты и вернёшься на правильный путь'.
«М-да, не родители, а золото с изумрудами вперемешку… стяжатели, чтоб их», — посочувствовал я парнишке. Им бы радоваться и гордиться: пацан огнём горит, за страну болеет. А эти… Знавал я
И ведь что хуже всего: на людях эти, даже не знаю, как их назвать, персонажи, всегда были в первых рядах, всегда горели энтузиазмом и буквально сыпали идеологически выверенными лозунгами. Но вся эта маскировка сползала с них, едва они и им подобные оказывались на своих кухнях.
О да, именно там, на этих интеллигентских кухнях с обязательно обрезанной радиоточкой, они становились собой и говорили всё, что думали про «эту страну». А думали они только в одном, самом поганом направлении.
Я едва не сплюнул от привкуса мерзости во рту, но вовремя опомнился, скомкал письмо, сунул в карман, достал записку от Елизаветы Юрьевны Бариновой, бывшей невесты Егора Зверева.
'Егор! Твоему поступку нет оправдания. Я предполагала, что мы всё и всегда будем решать сообща. В конце концов, я твоя официальная невеста, будущая жена. В семье принято обсуждать вопросы и вырабатывать общую концепцию поведения по всем проблемам. Но ты поступил как самый настоящий эгоист.
Рада, что не поддалась романтическим чувствам и не вышла за тебя замуж сразу после твоего предложения, как ты настаивал. Жить и влачить жалкое существование в роли супруги деревенского учителя — разные вещи.
Тебе прочили блестящую карьеру. Впереди аспирантура, докторская, кафедра. Мой отец готовил для тебя хорошее место в Министерстве образования. Егор, отец был лучшего мнения о тебе. Ты потерял его доверие. Как и моё.
При таких условиях мы не можем создать семью. Как я могу доверять человеку, который всё решил за моей спиной?! Да, ты скажешь, что мы обсуждали этот вопрос. И я с тобой соглашусь. Но, Егор, обсуждать за чашкой чая в беседе и решить всё за нас двоих, такого я понять не могу. Главное я не могу ни понять, ни простить подобное предательство.
Надеюсь, ты уже понял, что я разрываю наши отношения и не выйду за тебя замуж. Не пиши мне и не звони. Моё решение окончательное. Тем более, твой друг, Павел Горчаков, который занял твоё место в престижной столичной школе, предложил мне дружбу. Место, которое готовили для тебя. После долгих размышлений я приняла его предложение.
Прощай, Егор.
Елизавета Юрьевна Баринова,
p.s. Кольцо останется у меня в качестве компенсации за разрушенную жизнь!
p.p.s. Желаю тебе одуматься и вернуться в нормальную жизнь!'
С такими родными и близкими и врагов-то никаких не надо. Предательство, ишь ты. Забывшись, я выругался себе под нос. Соседка, синеглазка покраснела и дёрнула плечом.
—
— Проблемы? — смущаясь, поинтересовалась девушка, косясь на мятую бумагу в моих руках.
— Невеста бросила, — машинально ответил я. — Да не переживайте вы так, — широко улыбнулся, увидев, как изменилось лицо девушки, глаза участливо заблестели. — Баба с возу, кобыле легче. Простите ещё раз, — теперь уже смутился я.
— Ничего. Вы не волнуйтесь, — посочувствовала соседка. — Ну, поссорились, с кем не бывает. Прощения попросите, она и отойдёт, — улыбнулась синеглазка.
— Не дай бог, — пробормотал я. — В смысле, ни к чему мне такое счастье. Невеста, она ведь что?
— Кто, — поправила девчушка.
— Кто — это когда человек, — ухмыльнулся я. — Моя человеком не была. Так… серединка на половинку. Невеста должна во всём поддерживать своего жениха. Впрочем, как и жених. А жена и вовсе следовать за мужем, как ниточка за иголочкой. А тут что? — я фыркнул, скомкал второе письмо и сунул в карман, чтобы при случае спустить в унитаз.
— Что? — полюбопытствовала синеглазка.
— А тут налицо двойные стандарты, — пожал я плечами.
— Двойные? Это как?
— Двойные, красавица, это когда на людях одно говоришь, а в письмах и на домашних кухнях совершенно другое, — уточнил я. — Вот как невеста моя бывшая. От таких, как она, стоит подальше держаться, чтобы не запачкаться. А уж постель с такими женщинами делить и вовсе последнее дело. Прирежут при случае с милой улыбкой — это в лучшем случае.
— А в худшем? — спросила покрасневшая как маков цвет синеглазка.
«Странно, чего это она?» — удивился я и тут же отругал себя за длинный язык: время другое, про постельные утехи вслух не говорили. Да и вообще, секса в Советском Союзе не было, по заверениям западных журналистов. Саныч, следить надо за языком, а то так недолго и угодить в места, не столь отдалённые за крамольные речи. Или в психушку.
— В худшем… Кстати, меня А. э-э-э… Егор зовут, а вас как? — я чуть не добавил «милое дитя», но вовремя прикусил язык. Телу моему годков двадцать четыре, двадцать пять от роду, какое уж тут дитя. Девчонка младше меня года на два-три, не больше. Ну не объяснять же ей, что в голове этого спортсмена, комсомольца и просто симпатичного советского парнишки теперь обитает старый дед, прекрасно знающий будущее.
— Меня Люба Светлова зовут. Очень приятно, — синеглазка протянула изящную ладошку.
Я сначала не понял зачем. Потом до меня дошло, и я со всей осторожностью пожал женские пальчики.
— Почему вы расстались? — Любочка явно намеревалась развести меня на разговор то ли из женского любопытства, то ли чтобы помочь симпатичному парню справиться с душевной драмой.
Ни драмы, ни трагедии я, понятное дело, не испытывал. Но разочаровывать женщину — последнее дело, поэтому я позволил себе ответить, додумывая на ходу детали.