Удача мертвеца

Борчанинов Геннадий

Зазвенел колокол, отчаянно предупреждая об опасности, но, по всей видимости, просыпаться никто не хотел. Николас побежал на нижнюю палубу, будить всех по старинке.

Якорь, хоть и с огромными усилиями, подняли, и теперь можно было драпать отсюда, сверкая пятками. Мы с Филиппом тут же побежали к грот-мачте, ставить тяжёлый парус и приводить шлюп к ветру.

Снизу что-то кричал Томас, среди брани и проклятий я сумел различить обвинения в трусости, воровстве и предательстве. Похоже, капитан так и не понял, как дело обстоит на самом деле.

Золото, никому

не нужное, валялось на палубе, и я отшвырнул его в сторону, чтоб не мешалось. Мы взялись за брасы, и стали поворачивать грот-рею к ветру. Парус несколько раз оглушительно хлопнул, но выдержал, и вскоре потащил нас вперёд, одновременно разворачивая «Левиафана» носом к врагу. Я молил всех богов, обещал им всё, что только можно, лишь бы не попасть под продольный залп книппелями, который срубил бы все мачты и оставил нас совершенно беспомощными.

Николас выбежал на палубу, и, не говоря ни слова, взялся брасопить реи вместе с нами.

— Где остальные!? — спросил я.

— Спят, — сказал голландец. — Похоже, ваш кэп что-то подмешал им в вино.

— Проклятье! — прорычал я. — Томас, жадный ублюдок!

Положение казалось безнадёжным. Втроём нам не выстоять против целого барка испанцев, я это понимал совершенно ясно, но сдаваться на милость победителя не хотелось. Лучше погибнуть в драке, чем отплясывать на виселице.

Я кинулся к правому борту, чтоб сбросить верёвочный трап, но как только моя голова высунулась из-за леера, мимо уха просвистела пуля. Разъярённый Томас отбросил пистолет и схватился за другой.

— Кэп, не дури! Тот самый барк! — крикнул я, укрываясь за фальшбортом. — На траверзе!

— Не ври, Эдди! Я знал, что надо было тебя сразу пристрелить!

Сухо громыхнула пушка, словно кто-то изо всех сил ударил доской по доске. Испанские канониры уже пристреливались, следующий выстрел наверняка попадёт в цель.

Я выглянул и посмотрел на капитана. Лицо его забавно вытянулось, но он быстро взял себя в руки.

— Живее все на корабль! Эд, поднимайте шлюпку! — приказал он.

Десяток никудышных моряков и один корсар всё-таки лучше, чем ничего, и я спустил фалинь, чтобы гребцы закрепили его на мачтовой банке. Филипп скинул верёвочную лестницу, и ныряльщики скорее поднялись на борт. Мы втащили шлюпку с золотом наверх и закрепили на шлюпбалках.

Томас шагнул на палубу и вгляделся в приближающийся корабль.

— Проклятые паписты, — сказал он.

Мокрые и усталые индейцы полезли ставить остальные паруса под чутким руководством Николаса, а мы спустились вниз, к пушкам. Как и прежде, на нижней палубе густым зловонием висел перегар, и обессиленные пьяные матросы лежали вповалку.

— Ты чем их напоил, чёрт подери, — хмыкнул я, переступая через спящее тело.

— Всем, что было, — ответил капитан, хмуря брови. — Сейчас живо поднимутся.

Том взял фитиль, раздул посильнее и приложил к заряженной нами пушке. Полутёмная нижняя палуба тотчас же заполнилась грохотом и едким пороховым дымом. Я выглянул наружу — в нескольких ярдах от «Сан-Сервандо» плеснуло.

— Выше цель! — приказал я.

Пьяные моряки

начали с криками и шумом просыпаться, кто-то вскочил и неосознанно схватился за оружие. Канониры подбежали к своим пушкам, и я представил, как у них сейчас двоится в глазах.

Пираты один за другим подносили фитили к затравочному отверстию, и «Левиафан» дал, наверное, худший залп в своей жизни. Во вражеское судно попало от силы два-три ядра, не причинив особого ущерба.

— Баньте сильнее! — приказал Томас, перекрывая голосом шум сражения.

Похоже, сегодня команду «Левиафана» ждёт самое мучительное сражение за всю историю морских боёв. Я ещё раз взглянул на команду — они хоть и не проснулись окончательно, но уже могли стрелять самостоятельно, без приказа. Старший канонир смотрел мутным взглядом на своих орлов и сыпал проклятиями, а значит, можно заняться более важными делами.

Мы выбежали на палубу, яркий солнечный свет ударил мне в глаза, я запнулся о ступеньку и проехался лицом по доскам. Громыхнул выстрел, и точно над моей головой просвистело ядро, я почувствовал жар раскалённого чугуна. Ядро сломало фальшборт, щедро окатив меня щепками, и улетело дальше, в океан. Сердце бешено рвалось из груди, во рту моментально пересохло, а ноги стали ватными от страха, но я вскочил и побежал дальше.

Капитан встал за штурвал, а я рванулся к парусам, ставить и брасопить их вместе с остальными. Сейчас не время размышлять, время действовать. Я взялся за шкот, и изо всех сил потянул на себя. Облизнул губы — и почувствовал солёный вкус крови и пороха.

Испанец приблизился уже на мушкетный выстрел, на квартердеке выстроилась рота солдат, выцеливая наших матросов на вантах. Что-то потянуло меня вниз, я поскользнулся на луже крови и снова растянулся на палубе. Мушкетная пуля жужжащей мухой вонзилась в мачту прямо в том месте, где только что была моя голова.

— Дева Мария, — пробормотал я и снова взялся за шкот.

Пока ветер благоволил нам, мы могли нарезать круги вокруг тихоходного испанского барка, могли развернуться и удрать куда подальше, но Томас предпочёл вступить в бой. Жажда наживы оказалась сильнее инстинкта самосохранения, и я его прекрасно понимал. В конце концов, мы все ежедневно рисковали шкурой ради золота, а уж ради такого большого куша можно было рискнуть всем.

Корабли обменивались выстрелами, обе команды неистово орали и сыпали проклятьями и оскорблениями, больше распаляя себя. Каждое удачное попадание сопровождалось ликующими возгласами.

Я стоял на баке с мушкетом и стрелял по испанцам, а испанцы стреляли по мне. Обыкновенное для меня времяпровождение. Пока я не увидел, как на кормовую надстройку барка вытаскивают кулеврину и заряжают картечью.

— Ложись! — рявкнул я, вжимаясь в палубу.

Кулеврина, по сравнению с корабельными пушками, тявкнула неестественно тонко, но оказалась куда смертоноснее. Над палубой шлюпа пронёсся свинцовый дождь, пожиная свой урожай, и я тут же услыхал, как вопят раненые.

— Будьте вы прокляты! — услышал я собственный голос, стреляя из мушкета по испанцам.