Удача в подарок, неприятности в комплекте
Шрифт:
– Ваше Высокоблагородие, горничная Прасковья доставлена!
– Благодарю, - я коротко кивнул и дабы хоть немного раскрепостить сжавшуюся, точно пружина, девчонку, приказал городовому:
– Допросите всех обитателей дома, может, они видели кого-то постороннего, или заходил кто-то, молочница там или ещё кто-нибудь.
– Будет сделано, Ваше Высокоблагородие! – рявкнул Аникеев, звучно щёлкнул каблуками и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Прасковья испуганно сглотнула, истово мечтая провалиться сквозь землю и глядя на меня так, словно я был зверем невиданным.
–
– Истинная правда, барин, - кивнула девушка, опасливо опускаясь на самый краешек стула, - барыня-то покойная, не в укор ей будь сказано, уж больно требовательна была, по три, а то и четыре раза наряды с причёсками меняла, а когда не переодевалась, то мебель велела двигать, али с поручениями по всему городу гоняла.
О, а вот с этого места поподробнее, пожалуйста!
– И куда ты ходила? – вопрос я задал нарочито небрежно, проверено на практике, если свидетель поймёт, что заинтересовал сведениями, он такие сказки начнёт сочинять, Шахерезада обзавидуется.
Прасковья наморщилась, почесала кончик носа:
– Значится, так… К Егоровым я ходила, благодарность за обед относила, да ишшо приглашение на бал, да вчерась ещё на прогулку с ентим, как его, пинкиком.
– Пикником, - машинально поправил я горничную, делая короткую пометку на очередном листке. – А ещё куда?
– К Софье Витольдовне почитай каждый день с коротенькими записочками, она же нашей барыне, почитай, родня. Племянник нашей Дарьи Васильевны за ейную племянницу сосватан, вот две фамилии слуг с послания и гоняют, словно самим три шага до соседей не дойти!
Я сочувственно покивал. Опять мимо, в доме госпожи Абрамовой амуры не закрутишь, хозяйка узнает, такое устроит, конец света заурядной неприятностью покажется. Да и с Егоровыми этими ничего крамольного, похоже, нет, хотя проверить, без сомнения, стоит.
– Ну и к полюбовникам барыни, само собой, бегать приходилось, - Прасковья укоризненно покачала головой, - кажин дён да не по одному разу.
– Полюбовникам? – я заинтересованно выгнул бровь. Нет, я, конечно, всегда знал, что от слуг, как от простуды, не спрятаться, как не укрывайся, но я даже и предположить не мог, что барская жизнь настолько прозрачная!
Горничная довольно всплеснула руками:
– А как же, барин! Дарья Васильевна, упокой господь её грешную душу, дама была эффектная, мужчинам нравилась…
– А супруг её как к этому относился?
Прасковья прикусила язык, принялась нервно скручивать фартук на коленях:
– Дык как… Знамо дело, переживал… Токо Вы не думайте, убить он её не мог, любил шибко. Бывает, поругаются, страсть, ажно до криков и того, что подушки с туфлями засвистят, Прохор Захарович Дарье Васильевне пощёчину даст, проклянёт громогласно всю её родню до десятого колена, поклянётся и носа больше к блуднице вавилонской, прости меня господи, носа не казать, а наутро, а то и ранее, опять плетётся побитым псом. В дверь спальни скребётся, просит пустить, на коленях стоит, плачет, ноги ей целует, а она эдак кривится брезгливо да мысочком туфли его отталкивает. Потом Прохор
Я скрипнул зубами. Вот ведь семейка, прости господи! Муж слюнтяй, каких поискать, а жена блудница. И стерва, похоже, иначе так супруга бы не унижала. Вполне возможно, что однажды терпение Прохора Захаровича лопнуло, и он прирезал жену.
– В день смерти Дарья Васильевна тоже с мужем поссорилась?
Прасковья опять замялась, затеребила передник, явно жалея барина, но при этом страшась и промолчать. А ну, как кто другой проболтается, и ей придётся на пару с барином кандалами по пути в Сибирь бренчать? Я наклонился, положил девушке руку на плечо и проникновенно произнёс:
– Прасковья, ты должна сказать всё, что знаешь, ничего не утаивая. Это очень важно, ибо поможет поймать преступника. Ты же хочешь, чтобы душегуб был изобличён?
Горничная облизнула губы, растерянно плечами пожала:
– Дык, как не хотеть-то, барин? Знамо, хочу… Только Прохор Захарович Дарью Васильевну не убивал, вот Вам крест, не мог он!
– Верю, - я обеззаруживающе улыбнулся, едва ли не воркуя, точно голубь по весне. – Я с тобой полностью согласен.
Прасковья посопела, опасливо косясь на меня из-под пушистых ресниц, потом протяжно вздохнула, поправила совсем было съехавший с головы чепчик и неохтно признала, виновато отводя взгляд:
– Была ссора. Шибко они друг на друга кричали, ажно нам в людской слышно было. Дарья Васильевна у себя в спальне заперлась, а Прохор Захарович в кабак ушёл, домой заполночь вернулся, его Егор мало не на себе до спальни дотащил. А с утреца барин оклемался малость и сразу велел барыню в кабинет к нему кликать. Я в спальню-то поднялась, стукнула в дверь-то, а она и приоткрылась.
Дальнейший рассказ в точности повторял то, что поведала Глафира в доме госпожи Абрамовой, только что более кратко, без лишних, как Софья Витольдовна выразилась, песнопений. Я задал ещё пару уточняющих вопросов, выдворил горничную, тем более, что её платье было целым, а значит, клочок ткани оставила не она, и проворно расковырял замок запертого ящика вытащенным из трости кинжалом. В ящике, как и следовало ожидать, была переписка. Я довольно хмыкнул, убрал письма в саквояж и вышел из комнаты, решив побеседовать с безутешным супругом. В коридоре, едва не столкнувшись с Аникеевым, я спросил:
– А почему Вы решили, что убийца непременно супруг?
Городовой вытаращил на меня глаза, словно маленькие чертенята, после употребления самогона появляющиеся, стали нагло теребить его за штаны с требованием добавки и мухоморчиков на закусь:
– Так ведь знамо дело, Ваше Высокоблагородие, его же в спальне убиенной обнаружили. А раз его нашли, он и повинен. Хотя, может, и племянник расстарался, он чуть позже, почитай, сразу за нами, прибежал.
Обожаю принцип следователей: кто не спрятался, тот и виноват!