Удача в подарок, неприятности в комплекте

Мусникова Наталья Алексеевна

Я не утерпел, коснулся губами нежных губ, прошептал:

– Она всё равно просвечивает насквозь.

– Ох, - Лиза инстинктивно дёрнулась прикрыться, но я мягко остановил её руки, поцеловал ладошки, а потом каждый пальчик:

– Поверь мне, ты прекрасна.

Рубашка медленно поползла вверх, открывая сначала стройные ножки, потом плавную линию бёдер, гладкий животик, а затем небольшую грудь, беззащитную в своей манящей притягательности. Никогда прежде я не думал, что нагота может быть такой невинной, что желание обладать можно сравнить не с сокрушительным

смерчем, оставляющим после себе руины и пепел, а с тихим очагом, дающим жизнь и свет.

Я полной горстью зачерпнул из таза пену и принялся мягко растирать её по плечам Лизы. Моя русалочка прикрыла глаза, доверившись моим осторожным движениям. Я мягкими поглаживаниями размял плечики девушки, затем спустился ниже, шаловливо, вызвав приглушённое хихиканье, пробежался по позвонкам и не утерпел, пощекотал бока.

– Лёша, - Лиза смеясь шлёпнула меня по руке, - прекрати, щекотно же!

Я прижал Лизоньку к себе, поцеловал в румяную щёчку:

– Ревнивица ты моя.

В зелёных глазах заплясали огоньки любопытства:

– А почему ревнивица?

Я пожал плечами, осторожно целуя кончик носа:

– Примета такая: если человек боится щекотки, то он ревнивый.

Лиза помолчала, прикрыв глаза и наслаждаясь ласками:

– А ты… ревнивый?

Что я мог на это ответить? Идеальному книжному герою, о коих грезят милые барышни, ревность не полагалась, но весь фокус в том, что я совершенно точно реален и на героя не тяну. И что теперь делать, отмолчаться или отшутиться? Я опять выбрал самый простой, хоть и далеко не самый приятный способ, вздохнул, мягко обвёл указательным пальцем припухшие от поцелуев губы и покаялся:

– Ревнивый.

Пугаться или осуждать Лиза не стала, наоборот, расплылась в счастливой улыбке:

– Это хорошо, значит любишь.

У меня на шее словно невидимый аркан стянули. Я прижал Лизоньку к себе, заглянул в русалочьи глаза, выдохнул хрипло:

– А ты сомневаешься?

Лиза смутилась, нахохлилась, словно воробышек напуганный:

– А сами-то как думаете, Алексей Михайлович? Вы же со мной держались отстранённо, точно статуй мраморный, от расследования и то отстранили, - Лиза горестно хлюпнула носом, захлопала повлажневшими ресницами.

Я опустился перед ней на колени, прижал к лицу её ладошки, зашептал горячо и страстно, не скрывая более своих чувств:

– Прости меня, родная, за всё прости, я люблю тебя, только…

Тонкий пальчик решительно прижался к моим губам, пресекая поток слов.

– Не надо, Лёша, самое главное, мы любим друг друга, а всё остальное не так и важно.

Лиза, Лизонька, русалочка моя зеленоглазая, ты оказалась гораздо мудрее прошедшего пламя войны и горечь потерь мужчины. Прости, мой ангел, что я так много времени потратил на борьбу с призраками, и спасибо, что дождалась меня. Клянусь, я сделаю всё, чтобы у тебя даже тени сожаления о своём выборе не мелькнуло, и в каком бы времени мы ни оказались, я всегда буду рядом с тобой, мой ангел.

Я опять зачерпнул полную горсть пены:

– Продолжим?

Мои руки заскользили по телу

Лизы, стирая горечь прошлого, сминая преграды из условностей и предрассудков, открывая путь к тому, что называется счастьем. Лизонька сначала робко, а потом всё смелее откликалась на мои ласки, дарила и отдавала мне всю себя без остатка, доверяя мне так, как умела лишь она: целиком и полностью, безоговорочно. Я пил её поцелуи словно волшебный нектар, и ароматный, пахнущий елью, яблоками и ещё чем-то неуловимо-волшебным сумрак бани становился тем самым полумраком, из которого, если верить легендам, и зародилась наша жизнь. Весь мир свился колыбелью вокруг нас, и мы сами стали целым миром, новой вселенной, чарующей и прекрасной. И имя этой вселенной было ЛЮБОВЬ.

Из-под ресниц я наблюдал за прижавшейся ко мне Лизой, доверчиво задремавшей у меня на груди. Осторожный стук в окошко всколыхнул царящее вокруг спокойствие и умиротворение, словно в неплотно закрытую дверь просочился холодный ветерок, змеёй скользнувший по ногам и заставивший поёжиться.

– Что там? – встрепенулась Лиза.

Я осторожно поцеловал её в кончик носа:

– Лежи, я посмотрю.

Закутавшись в полотенце, которое из-за его воистину промышленных масштабов смело можно было бы назвать одеялом, я осторожно выглянул из бани.

– Моё почтение, барин, - сидящая в кустах, словно в дозоре, Настасья поспешно выбралась из укрытия и отвесила мне поясной поклон, - Вы уж простите, что я Вас тревожу. Только Софья Витольдовна Елизавету Андреевну потеряла. Опасается, как бы барышня молодая не угорела, сама порывалась сюда идти, - горничная озорно хихикнула, стрельнув в меня лукавым взором, - да, слава богу, Василий Харитонович с Фёдором Ивановичем отговорили. Сказали, мол, так и до смерти испужать можно, Елизавета Андреевна – девица хрупкая и впечатлительная.

Да, Лизонька такая, но при этом она совсем не мягкий воск, есть в ней стальной стерженёк, боевой характер, готовность отважно следовать за любимым хоть в далёкую холодную Сибирь, хоть на линию огня, хоть в саму преисподнюю. Вот и сейчас не утерпела, отправилась следом, чтобы быть рядом и разделить любую ношу.

– Что случилось, Настасья?
– Лизонька, закутанная в тёплый халат, выглянула из-за моей спины, чуть жмурясь на яркий солнечный свет.

Горничная опять поклонилась, зачастила с пулемётной скоростью:

– Барыня Вас ищут, уж беспокоиться начали.

– Ой, - Лиза прижала ладошку к губам, растерянно посмотрела на меня.

– Скажи Софье Витольдовне, пусть ждёт нас в… - я помолчал, прикидывая, где лучше вести серьёзные разговоры, чтобы они не стали сразу же достоянием общественности. Хотя я от Лизы не отступлюсь, она от меня тоже, в самом худшем случае переживём и без родительского благословения госпожи Абрамовой, тем более что я намерен забрать Лизоньку с собой в двадцать первый век. Ещё даже не представляю, как, но оставаться здесь глупо и небезопасно, не хочу, чтобы Лиза переживала войны, революции и разгул бандитизма, неизбежно сопровождающий любое политическое волнение: