Удача в подарок, неприятности в комплекте
Шрифт:
Зелёные, блестящие от слёз глаза глянули на меня из-под пушистых ресниц, по губам барышни скользнула робкая улыбка:
– Поскользнулась и кожу на коленке сбила… Больно…
Лиза совсем по-детски поморщилась и шмыгнула носом. Я отвёл упавшие девушке на лицо мелким бесом завившиеся от влаги волосы, зашептал успокоительно:
– Потерпи, маленькая, сейчас ссадинку промою и будет легче.
Я осторожно коснулся края рубашки, но, почувствовав, как Лиза испуганно вздрогнула и напряглась, тут же замер и хрипло спросил:
– Что-то не так?
Лизонька покраснела, взгляд отвела, прошелестела чуть слышно:
– Коленку щиплет.
–
Тысячу раз прав был тот, кто утверждал, что благими намерениями выстлана дорога в ад! Открывая стройные девичьи ножки я не помышлял ни о чём, кроме облегчения боли, но стоило мне коснуться нежной девичьей кожи, ощутить кружащий голову исходящий от Лизы лёгкий запах ночной фиалки, осознать свою близость с той, кто завладела моими мыслями, как мои намерения потеряли свою благопристойность и перешли в категорию, обозначаемую восемнадцать плюс. Я низко наклонился, дуя на ссадину, маковым цветом распустившуюся на нежной коленке, а потом чуть коснулся губами повреждённой кожи. Если бы Лиза возмутилась и попросила оставить её, я бы смог совладать с искушением и уйти, по крайней мере, честно бы попытался это сделать, но моя зеленоглазая русалочка лишь прерывисто вздохнула и чуть запрокинула голову. Я откликнулся на этот безмолвный призыв и поцеловал сладкие, дурманящие точно вересковый мёд губы, а затем подхватил Лизоньку на руки, отнёс на полок и бережно уложил. Всё происходящее было для меня сладким сном, миражом, возникшим в облаках пара, и я боялся, что одно неловкое движение или даже излишне резкий звук развеет это дивное видение.
– Не уходи, - прошептала Лиза, когда я подался назад, охваченный благоговейной робостью, точно Пигмалион, не смеющей коснуться ожившей по милости богов Галатеи.
– Не уходи, - опять прошептала Лизонька, глядя на меня своими колдовскими зелёными глазами, - пожалуйста.
Я наклонился, опять целуя нежные девичьи губы, выдохнул хрипло:
– Никогда не уйду.
Лиза обвила мою шею руками, заглянула в глаза, словно бы самого сердца коснувшись колдовским своим взором:
– Обещаешь?
– Клянусь, - я осыпал поцелуями дуги бровей, кончик носа, чётко очерченные скулы и шептал, связывая нас не только ласками, но и клятвой, своего рода присягой, - я всегда буду с тобой, никому тебя не отдам, ты моя отныне и навсегда.
– Отныне и навсегда, - эхом отозвалась Лиза, неуверенно проводя рукой по моей груди и стыдливо краснея.
Нежные девичьи пальчики коснулись застарелого звёздчатого шрама, памятки от одного ушлого снайпера, коего мы выслеживали долгих шесть дней. Мне по большому счёту ещё повезло, Сашка смог меня вытащить, а вот к одному старлею и двум рядовым судьба оказалась беспощадней: пуля стрелка попала одному в висок и двум прямо в лоб, а перед такими ранами бессильны даже маги жизни.
– Что это? – испуганно охнула Лиза, приподнимаясь и силясь в полумраке бани рассмотреть шрам.
Я взял ручку барышни, поцеловал тонкое запястье и опять прижал ладошку к груди, как можно дальше от следа пули:
– Ничего, показалось.
– А это мне тоже показалось? – Лизонька провела пальчиком по длинному рубцу, оставленному мне на память одним патологически ревнивым супругом, в фарш искромсавшим жену и её сестру. Безумец хотел расправиться и с пятилетней дочерью, да я не дал, собой девчонку заслонил, благо, приходил в гости в соседнюю квартиру и услышал вопли за стенкой.
– Это тоже?
Я
– И это тоже.
Барышня недоверчиво фыркнула, и я понял, что если срочно не переключу её внимание на что-нибудь более благостное, то не избежать мне подробной исповеди, а я, признаться, не большой охотник прошлое ворошить. Я поцеловал мягкую Лизину ладошку и положил руку на стройную девичью ножку, лаская кожу и одновременно приподнимая подол сорочки. Когда мои пальцы коснулись бедра, Лизонька охнула, инстинктивно сдвинула ножки и отчаянно покраснела. Солнышко моё стыдливое, господи, как же долго я тебя искал!
Я опять привлёк барышню к себе, поцеловал в висок и зашептал:
– Не бойся, я тебя не обижу.
Лиза приподняла голову, глядя на меня с безграничным доверием, от коего щемило сердце и кружилась голова, легко, чуть приметно, коснулась пальчиками щеки и обвела контур губ, прошелестела, точно берёзка от лёгкого ветерка:
– Я не боюсь, просто…
И смешалась, потупилась, не в силах объясниться, озвучить то, на что и в гораздо более раскрепощённом двадцать первом веке решится не каждая. Впрочем, мне слова были и не нужны, достаточно было глубинным чутьём знать, каждой клеточкой тела понимать, что я люблю и любим. И плевать на логику, кому она нафиг нужна в такой момент?! Я легко коснулся губ Лизы и встал, на её возмущённый вздох пояснил:
– Я никуда не ухожу, просто хочу тебя искупать.
– Искупать? – недоверчиво переспросила Лиза. – Меня всегда Настасья купает.
Цветик ты мой лазоревый доверчивый! Я не сдержал многообещающей улыбки:
– Значит сегодня я её заменю.
Лиза озорно улыбнулась:
– И веничком берёзовым попаришь?
– Я тебе массаж сделаю.
Зелёные глаза удивлённо округлились:
– Мас… что?
Я широко улыбнулся:
– Тебе понравится, обещаю.
Негромко, как Сашка говорит, в усы, посмеиваясь, я налил в таз воды, добавил туда пахнущую фиалками жидкость из тёмного пузырька, предварительно убедившись, что надпись кривыми буквами «Мыло» соответствует содержимому флакона, и старательно взбил всё в пушистую шапку пены. Конечно, настоящий массаж подразумевает специальное масло, но в начале двадцатого века особенно привередничать не приходится. И вообще, сейчас не важно, чем, гораздо ценнее, как и для кого всё делать.
Я повернулся к Лизе, смотрящей на меня как малышка на Деда Мороза: со смесью восхищения, любопытства, предвкушения чуда и капелькой опаски, таящейся на самом дне русалочьих глаз. Маленькая моя, богом клянусь, я найду того, кто посмел на тебя искушаться, и он пожалеет о том, что на свет родился.
Я смахнул со лба влажные волосы, хрипло от сдерживаемой страсти шепнул:
– Ложись.
Лиза послушно устроилась на широкой лежанке, под головой уютно уложила ладошки, лукаво покосилась на меня:
– Так?
– Угу, - собственнические инстинкты взвыли в голос, лишая способности не только рассуждать, но даже дышать нормально. Господи, какая же она красавица, моя, родная, как я мог так долго этого не замечать?!
Я нежно положил ладонь на обтянутое влажной, просвечивающей насквозь рубашкой девичье плечико, покачал головой:
– Рубашку надо снять.
Даже в ароматном сумраке бани было заметно, как покраснела Лиза.
– А как же… - прошелестела моя ненаглядная, глядя на меня взором, способным совратить святого.