Удачи тебе, сыщик!
Шрифт:
– Главный вертухай прибыл, – сказал один из парней, вытирая губы ладонью.
– Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, – отозвался второй; видно, был любителем русской словесности.
У палатки остановилось такси, из машины выскочил знакомый сыщику опер, скрылся за дверью. Видно, из аэропорта прибыл, значит, сейчас и «Вольво» появится.
– И на хер мы влезли в это дело? Мусора дерутся, пусть глотки друг другу перережут. Я думаю…
– Ты! Падла задумчивая! – перебил говорившего уверенный голос. – Ты знаешь, сколько за дохлого мента нам отстегнуть обещают?
– Обещанного
Сыщик продолжал сидеть боком к разговаривающим рядом бандитам, напряженно вспоминая, где и когда он слышал этот уверенный, с чуть заметным присвистом, голос. Гурову казалось, что он видит тонкие, в постоянной улыбке губы, черную дырку на месте правого переднего зуба, но не рисковал повернуться и взглянуть: встретишься взглядом – и конец, никакой маскарад не спасет, потому как суть каждого человека в его зрачках.
– Нищие, согласен, хотя не все, есть и с монетой. – Говоривший выпил и смачно сплюнул. – Тот, который вместо убитого Фрищенко, капитан Стаднюк, мужик крутой, головастый и при солидных деньгах.
Двое выпивали, закусывали и помалкивали, а двое продолжали беседовать. Который со знакомым свистом, лет сорока, определил сыщик, а второй – лет двадцати с небольшим. Старший в авторитете и с самомнением, младший в шестерках, в компании недавно, самоутверждается. И, как бы подтверждая предположения сыщика, молодой сказал:
– Клык, ты все знаешь, скажи, кто Фрищенку порезал?
И прежде чем прозвучал ответ, сыщик вспомнил. Лялин Трофим Федорович, пятьдесят второго года рождения, родился в Ростове, кличка Клык, Могила, Свистун, в девяностом был задержан за разбой, получил семь лет особого режима. В прошлом году прошла ориентировка, что Лялин бежал, группу настигли, перестреляли…
– Кто да кто? Дело не наше. Тут какие-то московские разборки. Потому и Гуров прибыл. Лев Иванович. Довелось как-то беседовать, век не забуду.
– Бил сильно?
– Кто же в МУРе не бьет? Там порядок, комната без окон, изоляция, чтобы крик не услышали, наденут браслеты и вдвоем-втроем лупят, пока не устанут, – просвещал Клык молодого содельника.
Гуров слушал без интереса и эмоций, следил за палаткой, в которую вошел приехавший опер, отметил, что наблюдатели по прибытии начальства оживились, изображали старание. Сыщик чувствовал, произошло что-то непредвиденное. Почему нет «Вольво»? Скоростная машина не могла так отстать от «Волги», даже если последняя выехала из аэропорта значительно раньше. Ни у знакомого Юдина, ни у Орлова с его сопровождающими вещей нет, багаж ждать не надо. Наконец опер вышел из палатки, неторопливо, вразвалочку направился к лавочкам, сыщик подвинул пенсне, закрыл глаза, невольно напрягся. Капитан прошел в метре от полковника, который не отвернулся, но и не поднял головы и не мог видеть, обратил на него опер внимание или нет.
– Распивать в общественных местах запрещено, – сказал капитан и, чтобы парни поняли шутку, громко расхохотался.
– Налить? – спросил Клык.
– Плесни чуток, замаялся. Где
К гостинице подкатил «Вольво», вышел незнакомый сыщику мужчина, вылез из-за руля Юдин, запер машину. Значит, Орлов не прилетел. Этого не может быть, однако факт. Сыщику очень хотелось курить, но вынимать дорогие сигареты, тем более зажигалку было нельзя, да и вообще каким-либо движением привлекать к себе внимание крайне опасно. Не прилетел, значит, какое-то ЧП, видно, у местного генерала рука такая длинная, что дотянулась до Москвы, нажала кнопку, и Орлова перехватили.
Капитан проглотил полстакана водки, взял корочку хлеба, бросил в рот. Уголовники смотрели на него с одобрением, как на своего. Клык спросил:
– И долго нам тут?
– Не знаю, Трофим, я ни хера не знаю, побудьте часок и мотайте, а начнет темнеть, возвращайтесь.
Сыщик отметил, что капитан назвал уголовника не по кличке, а по имени. Хороший опер, безусловно хороший, а человек гнилой, так тоже случается.
– Я не на службе, капитан, бабки в вашей конторе не получаю. – В голосе Клыка уверенности не было, чувствовалось, что он лишь старается не уронить себя в глазах подчиненных.
И капитан понял, потому не огрызнулся, сказал миролюбиво:
– Ты бы не светился, Трофим, присел на скамеечку. Среди своих ты – в законе, а среди моих – в розыске. Какой-нибудь ретивый опознает, стрелять начнет, нам шум ни к чему, да мент случайно и попасть может.
– За заботу поклон, капитан. – Клык хотел ответить ехидно, а получилось достаточно искренне. – Если знать, что полкаш заявится, так и сутки, и поболе ждать согласен, но я нутром чую, мы тут пустышку тянем.
– Всякое бывает, – капитан усмехнулся. – Как говорится, знал бы прикуп – жил бы в Сочи. Да, что за гриб у вас под боком устроился?
Сыщик снял пистолет с предохранителя. «Первым капитана, затем Клыка, пока молодые трехнутся, можно до гостиницы добежать. По городу не уйти, – решил он. – Закрыться в номере Юдина. Стрельба в центре города: вызовут прокуратуру, если не открою, прибудет ОМОН, возьмут, арестуют, в номере повесят, объяснят, мол, двинулся ваш полковник. А уж какие потом прибудут комиссии! Что Петр раскопает и докажет, и думать неинтересно».
Ноги у сыщика ослабли, во рту пересохло, он знал, стоит лишь начать действовать, все встанет на свои места, начнут работать рефлексы.
– Местный, я узнавал, – соврал Клык. – Дремлет, наверное, с голодухи доходит. Я решил его не гнать.
– Умный, потому и на свободе, – сказал капитан. – Ты с этим делом, – он щелкнул по стакану, – осторожнее.
– Не сомневайся, капитан. – Клык был явно собой доволен, хотя ребята и знали, что он старика не проверял, но лапшу навесил ловко – старшой он и есть старшой.
Капитан зашагал к гостинице, Клык подмигнул парням, которые довольно улыбались, а самый младший и разговорчивый даже светился от восторга. Сыщик понимал, что Клык сейчас подойдет, заговорит, возможно, ударит. Если так, завалюсь на бок, левой прикрою голову, начну бессвязно причитать. Сыщик ошибся. Уголовник подошел, сел рядом, сказал миролюбиво: