Удачный брак

Маккрейт Кимберли

Не притрагиваясь к букету, Аманда выпрямилась и огляделась. Может, тот, кто оставил цветы на время, убежал за чем-то. Но это ведь не случайно была именно сирень. Да и дорожка пуста в обоих направлениях.

О господи, зачем она отпустила Кэролин?

В букете лежала карточка. Аманда затаила дыхание, нагнулась и трясущимися руками вытащила карточку, все еще надеясь, что цветы предназначены кому-то другому. Она прищурилась, вытаскивая карточку из конверта. «Аманда, думаю о тебе:) *».

Лиззи

8 июля, среда

Офис «Хоуп Фест Инишиатив» располагался в здании бывшей фабрики.

Было странно вообразить элегантную Аманду в таком месте, поэтому я представила ее руку в белой перчатке, в нерешительности замершую над перилами, пока Аманда стояла у потрескавшейся лестницы. Аманда, наверное, всегда двигалась плавно. Я так думала, даже несмотря на слова Зака, что Аманда из бедной семьи, и страницы из дневника, открывшие мне, что ее отец наркоманил, а какой-то парень насиловал ее, а потом заставил пойти с собой в кино. Забавно, что я могла с легкостью закрывать глаза на эти трагические детали, чтобы не портить первое впечатление об Аманде как о богатой красавице: этой женщине стоило завидовать даже после ее смерти.

Вот такой я ужасный человек.

Ну, по крайней мере, отвращение к себе — хоть какое-то чувство. После того как я нашла ту сережку, меня охватило пугающее оцепенение. Можно найти массу неприглядных объяснений, как у мужа оказалась чужая сережка: любовница, проститутка, стриптизерша. Но из всех этих объяснений лишь измена кажется реальным вариантом. Сэм искренне презирает все, где есть даже намек на эксплуатацию.

По крайней мере, насколько мне известно.

Существовали и более невинные объяснения. Сэм мог подобрать сережку на улице или в кафе и оставить у себя, чтобы найти законную владелицу… Но Сэм всегда свято верил в теорию «Стоит оставить найденное там, где нашел, и хозяева вернутся».

Я не могла представить, чтобы он поднял чью-то сережку. Не слишком ли быстро я перехожу к наихудшему сценарию? Не исключено. В конце концов, у меня огромный опыт. Мне часто наносили удары исподтишка. По иронии я вполне могла бы получить ответы на свои вопросы, если бы старательно не избегала Сэма. Остаток ночи я провела на диване без сна и ушла, оставив крепко спящего мужа. Я припарковалась рядом с «Кафе дю Жур» возле фонда, чтобы посмотреть, что у меня с другими делами. Дело Зака затмило все остальное, и я надеялась наверстать упущенное. Оказалось, что Министерство юстиции возбудило дела против трех членов правления компании — изготовителя аккумуляторов. Пол хотел, чтобы я составила совместное ходатайство, чтобы отклонить иск. Я никогда еще не была так благодарна за столь нудную работу.

Когда я закончила, то сохранила ходатайство и вытащила из сумки один из дневников Аманды. Больше всего мне пригодился бы самый последний, но для этого нужно было вернуться в дом Зака. Тем временем я не могла оторваться от более старых. Это была какая-то маниакальная тяга. Все равно что пялиться на ДТП с чужой машиной, чтобы отвлечься от повреждений собственной.

Но тут я наконец наткнулась на запись, которая поясняла, что с Амандой на протяжении долгих лет происходило кое-что похуже, чем я себе могла представить, не просто похуже, а жуткая вещь.

Март 2004

Я смотрела на крест на стене в гостиной и молилась, чтобы маленький Иисус сошел с креста и помог мне. Пока что он этого не сделал. Но, может быть, это должен быть мой крест. Тот самый, что висел на стенке трейлера.

Он всегда делает это в гостиной.

Прямо под крестом. На жестком желтом диване. Может, папе так легче притвориться,

что на самом деле он ничего такого не делает.

Но он делает. Маленький Иисус знает.

Когда я поднималась по лестнице в фонд спустя полчаса, меня все еще подташнивало. Отец Аманды насиловал ее, причем постоянно. Когда ей было двенадцать. Насиловал ее в детстве, а теперь она мертва. Кошмар. Все это кошмар. Телефон завибрировал, извещая, что мне пришло сообщение, когда я была почти на пороге, и оно вывело меня из ступора. Это был друг Пола из офиса окружного прокурора, Стив Гранц: «Вэнди Уоллес. Прости».

И все. Ни слова больше. Имя мне ничего не говорило, но, судя по всему, Стив считал, что назначение Вэнди Уоллес обвинителем в деле Зака — плохая новость.

Я быстро погуглила, кто такая Вэнди Уоллес, уже нажимая на звонок «Хоуп Фест Инишиатив». Первой выскочила статья «Три наследника трона». Я кликнула на нее и пролистала вниз. Как уже упоминал государственный защитник Зака, началась активная борьба за кресло окружного прокурора Бруклина. В Бруклине настоящая гонка разворачивалась еще в первом туре, и поскольку у республиканцев не было ни единого шанса, Вэнди Уоллес, главный прокурор в отделе убийств, считалась одним из трех основных претендентов на эту должность. Основным возражением против ее кандидатуры было то, что она недостаточно узнаваема, но процесс типа дела Зака решил бы эту проблему, поскольку ее имя появилось бы во всех газетах, а еще лучше, чтобы освещение в прессе стратегически совпало с тем периодом, когда нужно было максимально освещать ее деятельность. Определенно, именно по этой причине самые непристойные детали еще не оказались в газетах.

— Алло? — раздался скрипучий голос в домофоне. А я-то и забыла, что нажала на кнопку звонка. — Чем могу помочь?

— Лиззи Кицакис, — представилась я. — Защитник Зака Грейсона.

Повисла такая долгая пауза, что я даже засомневалась, слышала ли меня собеседница.

Наконец домофон зажужжал. Я прошла через две двери в блестящее лобби.

Двери лифта открывались прямо в офис «Хоуп Фест Инишиатив», светлое открытое пространство с деревянными полами пшеничного цвета, ярко-желтыми стенами и бесконечными окнами. Под игриво-голубой вывеской с названием фонда расположилась стойка администратора. И ни души.

— Что вы хотели? — раздался голос за моей спиной.

Я повернулась и увидела миниатюрную женщину с короткими темными волосами, которая стояла возле двери кабинета. На ее плечи был накинут свитер. Симпатичное личико казалось мертвенно-бледным и напряженным.

Я напомнила себе, что передо мной подруга Аманды. Ей сейчас плохо. Ничего личного.

— Задать вам несколько вопросов… — начала я.

— С чего я буду отвечать на ваши вопросы, если вы защищаете этого монстра?!

— Монстра? — переспросила я.

Сара так резко двинулась в мою сторону, что я инстинктивно отступила на пару шагов назад.

— Конечно, монстра. Он раскроил ей голову гребаной клюшкой для гольфа и… — Она осеклась.

Черт. Сара знала про клюшку для гольфа? Копы и следователи часто делятся деталями со свидетелями, когда это отвечает их интересам, например, чтобы разжечь гнев в отношении подозреваемого или усилить сочувствие к жертве. Мотивировать их на помощь. Такое раскрытие информации балансирует на грани с неэтичным поведением, но технически никогда ее не пересекает. Я и сама так делала. Но сейчас — ух ты! — меня это выбесило.