Удар! Ещё удар!..

Раевский Борис Маркович

На двадцать втором круге Вакулин снова попробовал ослабить темп, но в ответ Шаров вторично попытался обойти его. Очевидно, первая неудачная попытка не обескуражила его.

И опять они долго бежали плечом к плечу. Вакулин очень устал, но не хотел уступать. Впереди еще больше километра, но дай только вырваться этому пареньку — потом не достанешь его!

И снова они, тяжело дыша, почти касаясь друг друга плечами, дошли до виража, и Шаров был вынужден отступить, уйти за спину чемпиона.

«Не вышло! — с явным облегчением подумал Вакулин. — Теперь-то малыш утихомирится! Шуточки! После двух

таких рывков язык высунешь».

Болельщики уже давно повскакали с мест и что-то кричали. А бегуны продолжали мчаться вперед.

«Однако упорный хлопец! — вдруг с уважением подумал о своем сопернике Вакулин. — Не отстает! А совсем еще птенец. Подучить такого — орел будет!»

Начинался предпоследний круг.

Надо было «собраться», подготовиться к рывку на финише, но Вакулин чувствовал: сил для этого нет. Ноги двигались не так стремительно, как прежде. Любовно сделанная упругая дорожка, где внизу под мелкой, тщательно просеянной гарью чередовались слои чернозема и опилок, эта чудесная дорожка уже не стелилась сама под ноги. Наоборот, она теперь словно мешала: тяжелые ноги, казалось, увязали в ней, как в перине или в болоте.

Сердце стучало часто и гулко, будто какой-то великан огромным кулаком бил изнутри по ребрам.

«Темп не мой! Не мой темп! — с горечью думал Вакулин. — Слишком быстрый темп».

И замедлил бег.

«Пускай обходит! — решил он. — На финише еще поборемся!»

Но они пробежали еще метров двести, а Шаров почему-то не пытался захватить лидерство, хотя Вакулин по-прежнему слышал за спиной его пружинистый шаг.

«И у него сил-то маловато! — догадался чемпион, однако подумал об этом без всякого злорадства. — Обходить уже не решается. Но ведь надо!.. Что он делает? Из-за меня теряет такие „хорошие секунды“! А рекорд? — вдруг встревожился он. — Этот хлопец, конечно, и не знает, что может сейчас побить всесоюзный рекорд! Уже семь лет держится он, а тут такая чудесная возможность!. Что Шаров медлит? Выкладывай себя, дорогой, не жалей! Весь наш спорт прославишь!»

Полгода упорно работали Вакулин и тренер, готовясь к этому забегу, тщательно выверяли все отрезки пути, все «мелочи», из которых складывается победа, и были уверены в успехе. Но сегодня бешеный темп и жарища подвели Вакулина. Он выдохся. Но пусть не он, так другой. Ведь Шаров-то еще не сдает. Он, в общем, даже свеж, насколько может быть свеж бегун на финише изнурительной «десятки». [5]

«Улучшить рекорд!» — эта мысль неотступно преследует утомленного Вакулина.

5

«Десятка» — десятикилометровая дистанция.

«Обходи! — хочет крикнуть он Шарову. — Обходи меня! Ты же теряешь секунды!»

Но кричать невозможно. Это глупо и смешно. Что же делать?

И тут к Вакулину приходит ясное и точное решение. На бегу он постепенно отодвигается вправо и еще вправо… Он отходит от бровки.

Шаров может уже не обходить Вакулина, не тратить на это драгоценных секунд и сил, которых теперь и у него мало, очень мало. Бровка свободна, прямой путь открыт!

Трибуны

на миг замирают и вдруг разражаются взрывом аплодисментов.

Вакулин сперва не понимает, в чем дело. Кому хлопают болельщики? Ведь Шаров, кажется, еще позади его? Да, определенно позади. Хотя он уже и не дышит Вакулину в спину, так как тот передвинулся с края дорожки к центру, но Вакулин слышит его шаги за собой.

Кому же хлопают трибуны? Неужели ему, Вакулину? Значит, опытные болельщики поняли и оценили его поступок?

Но почему Шаров не выходит вперед по свободной бровке? Может быть, и он сдает?

А Шаров продолжает бежать сзади. Эта вдруг так чудесно открывшаяся белая рейка, отделяющая черную гаревую дорожку от зеленого футбольного поля, изумляет его. Ему кажется — тут что-то не так. Неужели чемпион сам, сам, добровольно уступил бровку? Даже не верится.

Но это так! Вот она — сверкающая бровка, на несколько сантиметров выступающая над матовой поверхностью дорожки.

И, собрав все силы, Шаров проносится мимо Вакулина.

И снова гремят трибуны.

«Вот это уже не мне, это Шарову хлопают!» — устало, но радостно думает Вакулин и пристраивается за спиной соперника.

А Шарова эта неожиданная удача окрыляет. Он летит все быстрее, все дальше уходит от Вакулина.

Они приближаются к тому месту, где стоит тренер с сыном. Тренер нервничает, то и дело глядит на секундомер, зажатый в кулаке. Мальчишка чуть не плачет, видя, что Вакулин, его Вакулин бежит не первым, как всегда, а вторым.

Но как чудесно идет Шаров! На восемь секунд впереди графика. Только бы не сдал, только бы выдержал!..

— Жми, Шарик! — вдруг неожиданно для самого себя пронзительно кричит Валерка. — Жми, миленький!

И Шаров, словно подхлестнутый, мчится еще быстрей. А Валерка, опомнившись, виновато глядит на пробегающего мимо Вакулина, которому он изменил в решительный момент, и, чуть не плача, прижимается к отцу.

— Ничего, Валерка, ничего, — шепчет тренер, поглаживая сына по голове. — Все правильно. Будет рекорд!

И вот снова гремят и ликуют трибуны. Забег окончен. Репродукторы вновь оживают и разносят по всему полю радостный голос диктора:

— Победитель забега, новый чемпион страны Леонид Шаров показал отличное время. Им установлен новый рекорд Советского Союза, на две и две десятых секунды лучше прежнего.

Через зеленое футбольное поле бежит маленькая девочка в белой блузке с красным галстуком. На голове ее — большой бант, похожий на пропеллер. Обеими руками она прижимает к груди огромный тяжелый букет.

Девочка торопится, быстро-быстро мелькают ее загорелые ноги, а поле кажется бесконечным.

Пионерка подбегает к Шарову и, еле переводя дыхание, вручает ему цветы. Шаров берет их, но вдруг задумывается и решительно делит огромный букет на две равные части.

Затем он так же решительно протягивает половину букета Вакулину.

— Правильно! Молодец! — кричат болельщики.

АНДРЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ

<