Ударный рефлекс
Шрифт:
Илья Корнилов накинул на плечи форменную куртку с надписью «Крымзеленхоз», поднялся с разбитого ящика, служившего тут, в заброшенном доме, табуреткой, подошел к окну, выглянул наружу... Город еще спал. Лишь откуда-то из-за угла доносился ритмичный шелест – это дворник скреб метлой тротуар.
Друзья проговорили всю ночь. Им было о чем вспомнить и что обсудить: события в кафе у фуникулера, побег Корнилова из больницы, Оксану... Однако Дмитрий всякий раз возвращался к своим вчерашним страхам: мол, и как же это он в дождливом полумраке не узнал Илью?!
– Надо было сразу ко мне еще на набережной подойти! – улыбнулся Ковалев чуть виновато. – Навел ты на меня оторопь... Как говорится – у страха глаза велики.
– Ну, я же не знал, пасут тебя менты или нет, – справедливо парировал Илья. – Да и пугать тебя не хотелось, моя физиономия тут на всех стендах «Их разыскивает милиция». Лучше было провести до этого дома. Увернулся-таки от твоего удара... Ладно, все хорошо, что хорошо кончается!
– Все только начинается, – вздохнул Дима. – Оксанка в больнице, и мы с тобой даже не можем ее навестить. Вот что хреново!
– Всему свое время, – прищурился Корнилов. – По крайней мере, в больнице она в безопасности. Встретимся с Оксаной, и очень скоро.
– Хочется верить, – Ковалев поежился в инвалидном кресле. – А вообще что ты теперь собираешься делать?
Илья посуровел – взгляд стал строгим, губы сложились в тонкую линию, руки инстинктивно сжались в кулаки.
– Поймать этого козла... для начала, – с полным осознанием своей правоты произнес он. – А потом – посмотрим.
– И как же ты его ловить собираешься? Сачком, как бабочку?
Ялта постепенно просыпалась. За домами прошелестел первый троллейбус. По улице проехал дребезжащий хлебный фургон. Появились первые прохожие – ялтинцы спешили на работу.
Корнилов несколько минут сидел, подперев подбородок рукой, не отвечая на вопрос друга. У Ильи почти выкристаллизовался план дальнейших действий, однако следовало подобрать нужные слова, чтобы доходчиво изложить его Ковалеву.
– Значит, говоришь, он за тобой уже следил? – напряженно уточнил Корнилов.
– Ага. Когда я на набережной сидел... ну, нищенствовал, – Дима виновато опустил глаза. – Я сразу его срисовал. Он еще за газетный киоск зашел, в тень, чтобы я его не увидел. А я заметил. Я ведь тоже в разведроте служил, если помнишь.
– Кто бы сомневался... Ты наверняка его морду запомнил, когда он Оксанке по голове дал и в «жигуль» ее заволок. Ты ведь свидетель – понимаешь? Ты единственный, кто может его опознать. Он от тебя теперь не отстанет, помяни мое слово!
– Будет за мной охотиться?
– Смотри, – нетерпеливо перебил Корнилов. – Тогда, на Садовой, он просто спихнул тебя вместе с коляской в подземный переход. У него не было времени тобой заниматься. Сунул Оксанку в машину – и уехал. А потом случайно тебя заметил и вспомнил. Внешность у тебя очень приметная. Так что теперь той гниде ничего другого не остается, как попытаться тебя убить. Так вот, Дима, есть у меня один план. Вот, послушай...
План
– А какой сигнал, Илюха? – уточнил Ковалев. – Руку поднять, что ли?
– Газеткой обмахнись, – решил Корнилов.
– Прямо как в шпионских фильмах. Боюсь только, чтобы тебя на набережной не вычислили. Приметный ты слишком.
– Пока не вычислили. Все-таки униформа, да еще с надписью – великая вещь! – Илья хлопнул себя по куртке с логотипом «Крымзеленхоз».
– Можешь меня подождать? – спросил Дима и взялся за рычаги «инвалидки», разворачивая ее в сторону двери.
– Куда ты?
– Никуда не уходи, сиди тут, я скоро! – донесся негромкий возглас.
Корнилов сперва хотел было догнать друга, но в последний момент передумал. Митя – человек бывалый, просто так, за здорово живешь, никуда не уедет. Да и серьезность ситуации явно не способствует легкомысленности поступков...
Ожидать Ковалева пришлось недолго. Когда городские часы на улице Кирова пробили девять утра, во дворе заброшенного дома послышался характерный скрип велосипедных колес, и меньше чем через минуту Дима, с трудом удерживая огромный целлофановый пакет, тяжело и грузно вкатил коляску в комнатку.
– Держи, – отдышавшись, протянул он поклажу Корнилову.
Илья зашелестел целлофаном. В пакете лежали чистые брюки, зеленая камуфляжная кепка, вполне гармонирующая с ведомственной курткой, одноразовое лезвие для бритья, помазок, мыло, пакетик шампуня, очки в толстой роговой оправе...
– А это что такое? – удивился Илья, доставая из свертка нечто темное и лохматое.
– Театральный парик, – втайне гордясь своей расторопностью, прокомментировал Ковалев. – Ты ведь, как я понял, в розыске? Сам говорил, что в ментовской ориентировке написано: «волосы светлые, прямые, коротко стриженные...»
– Где ты это все взял? – удивлению Корнилова не было предела.
– Одежду и обувь – в «секонд-хэнде», тут, за углом. Конечно, в падлу после кого-то шмотки носить, но все же лучше, чем твои, в которых ты из больницы сбежал. Бритвенные принадлежности тебе теперь тоже не помешают... щетина у тебя, как у беглого каторжника.
Илья провел рукой по небритой щеке, и в знак подтверждения хмыкнул.
– Это уж точно... А я ведь и есть беглый.
– Но ведь еще не каторжник, слава богу.