Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
Однако Рено уверенно тасовал карты, как будто всю свою жизнь он занимался только этим.
Какое-то время ему везло. И всякий раз золото переходило из кармана Жана де Верта в карман Рено. Везение и азарт навели его на мысли о г-не де ла Герш, который в этот момент в его воображении рисовался отчаянным капитаном, ведущих всего лишь горстку людей, чтобы сразиться с целой армией.
"Прекрасная схватка, - подумал он.
– Сражение будет жесто - ким!".
Арман-Луи увеличил, между тем, число посылаемых другу сигналов бедствия, призывал
Жан де Верт посмеивался и доставал все новые сверкающие дукаты из своего длинного шелкового кошелька, казавшегося бездонным.
Вдруг удача отвернулась от Рено. Нужен был туз червей, а он вытащил семерку пик. Куча золотых монет, которую Рено положил с вой карман, вернулась к его противнику.
– Может, вам следовало бы остановиться?
– насмешливо предложил барон.
– Отступать? Полноте!
– ответил Рено.
Он стоял на своем и ввел в бой свои резервы. В мгновение ока они также были потеряны.
– Мой дорогой де ла Герш! Передай мне твой кошелек!
– крикнул он решительно.
Арман-Луи поднял на католика глаза, полные тревоги.
– Мой кошелек?
– переспросил он.
– Да, черт побери! Тот, что ты бросил сегодня утром в свои короткие штаны!
В такого рода ситуациях память у Рено была отменной.
– Но там мало денег, - прошептал г-н де ла Герш, подумав о завтрашнем дне.
– Все равно давай!
Арман-Луи сунул руку в карман.
– Вот!
– сказал он, вынимая кошелек из самых глубоких тайников своих коротких штанов.
Это был очень приличный кошелек из испанской кожи - крепкий и круглый и такого размера, что мог вместить целое состояние, но его обвислость свидетельствовала о том, что он слишком часто бывал пустым.
– Какая прелестная вещица!
– сказал барон ухмыляясь.
– Как она, должно быть настрадалась за свою жизнь!
Рено открыл кошелек и сунул туда руку. Несколько дукатов слабо звякнули под его пальцами.
Игра возобновилась. Но разве могли подобные новобранцы противостоять столь многочисленным и обстрелянным войскам! Их оборона была героической, однако через несколько минут кошелек из испанской кожи, совсем плоский, лежал на углу стола. Рено встал, не произнося не слова. Кошелек погиб в честном сражении. Жан де Верт все ещё сидел, упершись локтями в стол.
– Вы намерены продолжать?
– спросил он.
– Я предлагаю кошелек в сто пистолей.
Рено сел и решительно подтолкнул его на сукно. Но суровый взгляд г-на де ла Герш остановил его.
– Нет, не сегодня!
– сказал г-н де Шофонтен, вставая.
Через час или два, когда они вернулись к себе, Арман-Луи вывернул свой чемодан до дна, но не найдя там ни одной монеты, вопросительно посмотрел на Рено.
– Черт возьми!
– ответил на его взгляд Рено.
– Но мой чемодан слишком честен для того, чтобы не походить на твой! Проклятый барон забрал все!
– Значит, у нас
– Ничего.
– И мы находимся в Швеции?
– Это более чем забавно!
– воскликнул г-н де Шофонтен.
И оба друга разразились смехом.
Эта их веселость объяснялась тем, что, во-первых, сегодня никто не танцевал с Адриен, в во-вторых тем, что Рено, долго озираясь вокруг, подобрал и украдкой сунул сегодня за пазуху цветок, упавший из-за корсажа м-ль де Парделан.
Арман-Луи распахнул окно. На дереве пел соловей. До его слуха донеслась ещё боле нежная мелодия лютни.
– Я узнаю эти жалобные звуки, - сказал Рено.
– Я слышал очень похожие в трактире "Мальтийский крест".
Арман-Луи покраснел.
– О, ты уже надел плащ?
– удивился г-н де Шофонтен.
– Да, - проговорил Арман-Луи и украдкой скользнул к двери.
Рефрен песни, слившийся с пением соловья, звучал невыносимо грустно.
– Как жаль, что это поет не мадемуазель де Парделан!
– тихо сказал Рено.
Он набросил на плечи плащ и, проворно застегнув его, оказался у двери почти одновременно со своим другом.
– Ты тоже уходишь?
– спросил, остановившись, Арман-Луи.
– Негодник! Ты не хочешь, чтобы я исцелился?
– крикнул Рено с отчаянием, близким к желанию расхохотаться.
– Ах - да! Баронесса д`Игомер?
– Увы, мой бедный гугенот, она сжалилась над моими мучениями и согласна меня выслушать.
– Сегодня вечером? Значит, ты идешь к ней?
– Немедленно... Диана была так красива сегодня!.. Я бросился к коленям баронессы. В негодовании она оттолкнула меня, поклявшись, что выйдет на свой балкон сегодня к полуночи.
– И это потому-то, не моргнув глазом, ты проигрываешь мои деньги?
– Пожалей меня! Надо, чтобы любой ценой я забыл о мадемуазель де Парделан.
– Пока я жив, я не забуду о мадемуазель де Сувини, и мертвый я не перестану её любить!
– воскликнул г-н де ла Герш.
Они бесшумно вышли из замка и каждый направился в свою сторону
Лютня продолжала свой жалобный стон; балкон баронессы д`Игомер слабо светился.
В то время, когда два молодых человека предавались своим милым беседам, очаровательной музыке цветущей молодости, нежным, всегда новым разговорам, в которых так мало разнообразия, на другом конце замка лакей проводил Жана де Верта в комнаты г-на де Парделана.
Это был уже не тот человек, с язвительной улыбкой, грубыми движениями, резким голосом. Теперь это был человек с благородной выправкой военного посла. На столе, у которого он стоял, перед ним лежало раскрытое письмо с гербовой печатью на красном сургуче.
Г-н де Парделан, которому он указал на письмо пальцем, перечитывал его.
– Теперь вы понимаете, что привело меня в Швецию?
– проговорил Жан де Верт.
– Я думаю, нет необходимости подтверждать важность миссии, возложенной на меня Его величеством императором Германии?