Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
Но серые крысы в округе Глимминге не сдавались. Они не оставляли своих попыток овладеть крепостью. И это тоже трудно понять – отчего бы не оставить в покое последнюю колонию черных собратьев? Пусть доживают свой век в этом Глимминге. Неужели мало всей остальной огромной страны?
Но серые стояли на своем. Теперь, утверждали они, для нас стало делом чести раз и навсегда победить черномазых.
Правда, те, кто знал их получше, утверждали, что дело вовсе не в какой-то там чести: просто-напросто в Глимминге зерновой склад, и
Аист
Понедельник, 28 марта
Рано утром гусей, вновь заночевавших на льду озера Вомбшён, разбудили несшиеся прямо с неба трубные крики.
– Тр-рируп! Тр-рируп! Трианут, журавль, приветствует Акку-предводительницу и ее стаю! Приветствует и приглашает на знаменитые журавлиные танцы в Куллаберге! Завтра! Завтра!
– Привет и спасибо! Привет и спасибо!
Журавли улетели, но еще долго были слышны их возгласы – они делали круги чуть не над каждой поляной.
– Большие журавлиные танцы! Завтра! Завтра! Знаменитые журавлиные танцы в Куллаберге! Тр-рируп! Тр-рируп!
Гуси обрадовались, как дети:
– Повезло тебе, Белому, повезло. Не каждому так везет, не каждому. Вот это называется – повезло! Подумать только, поглядеть на Большие журавлиные танцы!
– И что в них особенного? – Белый приподнял немного крылья и опустил, будто плечами пожал.
– Что особенного? Что особенного? Да ты о таком и мечтать не мог!
– Только надо подумать, что делать с Тумметотом. Он должен быть в безопасности, пока мы улетим на танцы. В безопасности!
– Ясное дело, одного мы его не оставим, – буркнул Белый. – Если журавли будут возражать, я останусь с ним.
Подошла Акка с Кебнекайсе:
– Ни один человек не видел наш самый большой праздник – Большие журавлиные танцы в Куллаберге. Никогда. В нашей истории такого не было. Ни один человек, – строго повторила она. – Я, например, не решаюсь взять туда Тумметота. Поговорим позже. А сейчас пора завтракать.
Акка дала знак – в дорогу. И в этот день они тоже старались приискать местечко подальше. Не забыли, что где-то поблизости бродит лис Смирре. В конце концов нашли заболоченный луг к югу от Глимминге.
А мальчик весь день сидел на берегу и, надувшись, дудел в свою тростниковую дудочку. Ему ужасно хотелось посмотреть журавлиные танцы, но он боялся слово произнести. Даже к Белому не решался обратиться, не говоря про Акку.
Оказалось, Акка все еще ему не доверяет. Не понимает она, что ли, – он отказался стать человеком! Отказался только ради того, чтобы лететь с гусями в Лапландию! Неужели она до сих пор считает, что он может их предать или подвести? Должна же Акка понимать, что если уж он принес такую жертву, то гуси просто обязаны показать ему все самое интересное.
«Вот возьму и выскажу им все начистоту», –
На краю луга, где паслись гуси, виднелась низкая каменная ограда. И так случилось, что, когда он решился наконец поговорить с Аккой, его взгляд нечаянно упал на эту ограду. Он так вскрикнул, что гуси тут же повернулись в его сторону и тоже стали смотреть. В первую секунду и мальчик, и гуси решили, что у серых камней, из которых была сложена ограда, выросли ноги. Они не лежали на месте, как положено камням, а бегали.
И гуси поняли, что это никакие не камни.
Это были не камни, а крысы. Несметные полчища крыс. Они бежали быстро, стройными рядами, почти без промежутков.
Мальчик и раньше, когда был большим и сильным, боялся крыс. А теперь и подавно – любая крыса запросто с ним справится. По спине побежали мурашки.
Удивительно, что и гуси испытывали к крысам такое же отвращение, как и он. Они никогда с ними не разговаривали, а если мимо пробегала крыса, тут же начинали отряхиваться и чистить перья, словно вывалялись в грязи.
– Серые крысы! – воскликнул Икеи из Вассияуре. – Это не к добру! Не к добру!
Крысы крысами, но когда мальчик снова решился попросить Акку, чтобы гуси взяли его с собой в Куллаберг, ему снова помешали. Но на этот раз не крысы.
На луг, прямо среди стаи, приземлилась большая птица.
Глядя на нее, можно было подумать, что эта странная птица позаимствовала тело, шею и голову у белого гуся. Но у нее были большие, намного больше, чем у гусей, черные крылья и длиннющие ярко-красные ноги. И клюв такой длинный и тяжелый, что голова под его тяжестью свешивалась вниз. Это придавало новоприбывшей печальный и озабоченный вид.
Акка тут же распушила крылья и подошла, вежливо кланяясь. Ее нисколько не удивило, что аисты уже в Сконе. Самцы аистов обычно прилетают заранее. Проверить, в порядке ли прошлогоднее гнездо, не требуется ли ремонт, – надо все сделать до того, как аистихи соблаговолят пересечь Балтийское море.
Аисты прилетели – ничего странного. Странно другое – аист среди диких горных гусей. Аисты, как правило, очень необщительны.
– Не случилось ли что с вашим жилищем, господин Эрменрих? – вежливо спросила Акка.
Аист и в самом деле был озабочен. Правда, к этому все привыкли: если аисты и открывают клюв, то только чтобы поесть или пожаловаться. И рассказ его звучал еще грустнее потому, что это и рассказом-то нельзя было назвать. Он, главным образом, щелкал клювом, потом произносил одно словечко хриплым, надсаженным, еле слышным голосом и снова начинал щелкать. Потом еще одно словцо – и опять: щелк-щелк.
Даже спрашивать не надо было, на что этот аист жалуется, потому что жаловался он на все.