Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
Гнездо повреждено зимними ветрами, еду в Сконе найти все труднее, люди покушаются на его собственность.
Подумать только – на его личном болоте выкопали канавы, уничтожили любимые мхи и посеяли какую-то несъедобную дрянь. В общем, он подумывает об эмиграции. Нечего делать в этой стране. Улетит отсюда и никогда не вернется.
Он сетовал на жизнь и причитал, а Акка, старая гордая гусыня, у которой ничего за душой не было, кроме ее ума и опыта, согласно кивала и думала: если бы мне так хорошо жилось, как вам, господин Эрменрих, я бы держала клюв на замке. Вы с людьми на дружеской
Но ничего этого она аисту не сказала. Сказала только, что ей трудно поверить, что он собирается покинуть свой дом. Дом, где его семья нашла приют и ласку с тех самых пор, как этот дом построили.
– А вы видели серых крыс, уважаемая матушка Акка? – неожиданно спросил аист.
И не успела Акка ответить, что да, видела она эту нечисть, аист начал так же жалобно и несвязно рассказывать о горстке мужественных и храбрых черных крыс, уже много лет защищающих Глимминге.
– Но сегодня ночью крепость падет! – мрачно заключил аист.
– Почему именно сегодня ночью, господин Эрменрих? – удивилась Акка.
– Потому что почти все черные крысы ушли на праздник в Куллаберге. Большие журавлиные танцы. Они уверены, что туда придут все, в том числе и серые. Но, как вы сами видите, их обманули… Серые не двинулись с места. А защищают крепость только немощные старики. Им не под силу даже на праздник добраться. Добьются своего эти негодяи, добьются… – горько вздохнул аист и еще ниже опустил голову. – Моя семья всегда жила в мире с черными крысами. Не думаю, что уживусь с этими… Нет, не думаю. – Он обреченно щелкнул клювом.
Наконец Акка поняла, чем вызван ранний визит господина Эрменриха. Помимо обычных жалоб, которые можно услышать от аистов каждый год, он хотел пожаловаться еще и на недостойную настоящих воинов хитрость серых крыс.
Но аисты – это аисты, подумала Акка. Этот зануда Эрменрих наверняка крылом не пошевелит, чтобы предотвратить несчастье.
– А вы послали гонца к черным? – спросила она.
– Ничего не даст. Не послал. Все равно не успеют вернуться. Крепость будет взята. Ничего не даст! Какое горе!
– Не скажите, господин Эрменрих, – произнесла Акка сухо, но довольно торжественно. – Я знаю одну старую гусыню, которая попробует помешать этой варварской агрессии. И эта старая гусыня – я.
Аист поднял голову и вытаращил на нее глаза. Он не поверил своим ушам – как, эта старуха, у которой нет ни крепкого клюва, ни острых когтей, собирается защищать замок? К тому же ночью? Гуси, как известно, птицы дневные, ночью они непременно спят, так уж устроена их природа. А если даже не спят, все равно ничего не видят в темноте. А крысы собрались штурмовать замок именно ночью.
Но Акка была полна решимости поддержать черных крыс. Она подозвала Икеи из Вассияуре и приказала всей стае лететь на озеро Вомбшён. Икеи начал было возражать, но она оборвала его на полуслове:
– Для меня, и не только для меня, для нас всех будет лучше, если вы выполните приказ. Если мы нагрянем в каменный замок всей стаей, нас просто перестреляют.
А Тумметот, передумав столько горьких мыслей, пришел в ершистое настроение. Он вытянулся, заложил руки за спину и задрал голову – постарался выглядеть как можно больше и значительней. Сейчас я ей скажу! Скажу – никуда я лететь не собираюсь, а тем более сражаться с серыми крысами. Пусть ищет союзников в другом месте.
Но тут его увидел господин Эрменрих, и аиста будто подменили. До этого он стоял, скорбно уронив голову на грудь, словно вобрал в себя всю мировую боль. А сейчас издал какой-то странный клокочущий звук – если бы это был не аист, можно было бы подумать, что он хохотнул, – молниеносным движением ухватил мальчугана поперек живота и подбросил метра на два в воздух. Такой фокус он проделал семь раз, не обращая внимания на крики Акки с Кебнекайсе:
– Да перестаньте же, господин Эрменрих! Что вы делаете? Это же не лягушка! Это человек! Тумметот!
Наконец, аист поставил мальчика на землю, к счастью, целого и невредимого. Опять опустил голову, словно ничего и не произошло, и сказал с печальной насмешкой:
– Я возвращаюсь в Глимминге, матушка Акка. Там все страшно волнуются. Я их успокою. Опасность миновала. Сейчас, скажу я им, прилетит старая дикая гусыня с лилипутиком Тумметотом, и они-то уж разгромят серых разбойников в пух и прах…
Он опять издал странный звук, расправил крылья и взлетел в небо, как стрела, выпущенная из туго натянутого лука.
Акка не любила, когда над ней насмехаются, но виду не подала. Подождала, пока мальчуган разыщет в траве слетевшие во время воздушных упражнений деревянные башмачки, посадила его на спину и взмыла в воздух.
А мальчик… что ж, мальчик не возражал. Он разозлился на аиста и совсем забыл, что собирался отказаться от этой затеи.
«Я тебе покажу, носатое чучело, на что способен Нильс Хольгерссон из Западного Вемменхёга!» – презрительно хмыкал мальчик, а Акка каждый раз поворачивала голову: что он там хмыкает?
Очень скоро они опустились в гнездо господина Эрменриха на крыше Глимминге. Большое, роскошное гнездо. Основу его составляло старое колесо от телеги, покрытое искусно сплетенными ветками и травой. Гнездо это соорудили так давно, что некоторые ветки пустили корни и даже зацвели. И когда мать-аистиха высиживала яйца в специально сделанной круглой ямке в центре гнезда, ей открывался великолепный вид чуть не на всю провинцию Сконе. А оторвавшись от красивого вида, могла наслаждаться ароматом цветущего шиповника и любоваться плотными, сочными розетками кровельного молодила [9] .
9
Молодило кровельное – неприхотливое растение, которое принято было сажать на соломенных крышах. Считалось, что его розетки предохраняют от удара молнии. В России молодило часто высаживают на могильных холмиках, отсюда и другое, бытовое название: кладбищенская капустка.