Удивительное соседство
Шрифт:
— Завидуешь? Из-за того, что в твоей семье не так?
— Конечно. Возможно, я верю тому, что мама любит нас с Мирой, но она явно ее показывала как-то не так, раз уж мы свалили при первой же возможности.
— То-то я думал, почему Леша так рано съехался с девушкой. Он мне ничего не рассказывал про Мирославу, — Леонид поднялся с места, задвигая стул, и собрал грязную посуду, составив ее раковину.
— Почему?
— Это у нас семейное — мы все до чертиков вредные. Я мечтал о тишине из-за шумных братьев, поэтому как можно скорее уехал. Леша же снял квартиру как раз-таки из-за Миры, чтобы не приглашать девушку жить с нашей
— Семья у вас и правда веселая. Но это даже хорошо. Лучше с весельем, чем с грустью — поверь мне.
— Верю. Но я много ругался с родителями раньше, когда они меня порой не понимали. Сама понимаешь, возраст еще такой, когда эмоции ставишь превыше всего остального, что даже не беспокоишься о чувствах других. Я к двадцати успокоился немного, стал более мудрее, но моя вредность никуда не подевалась, — я поглядывала краем глаза на Леонида, который стоял рядом со мной, опираясь бедрами на столешницу. Он смотрел куда-то в сторону и улыбался.
— Все мы такие были. Это нормально.
— Леша сейчас как раз в процессе того, чтобы уже наконец повзрослеть. Жениться вон решил.
— Ага. Жениться решили они, а почему-то перед мамой должна буду отдуваться я. Мира попросила рассказать все ей и пригласить на торжество. Но если честно, лучше бы не видела ее еще пару лет, — нервно сдула надоедливую прядь, которая выбилась из хвоста и мешала мыть посуду. Леонид, увидев это, подошел и заправил волосы за ухо. От малейшего прикосновения меня аж взбудоражило всю.
— Она боится ее?
— Еще как.
Я не стала вдаваться в подробности. Пусть лучше это останется только между нами.
— Что ж, спасибо еще раз за то, что приютила меня. По поводу Моцарта не беспокойся — буду отправлять деньги на корм и прочее, если что-то захочешь ему купить, — мужчина засобирался. Двинулся в прихожую, накинул на себя пальто и прихватил свое портмоне.
— Слушай, — я пошла следом. — А может…
И вдруг замолчала. Стоит ли ему такое предлагать? По сути дела, мы друг другу никто — нас связывают только наши брат и сестра. И если не считать того, что оба любим и ценим настоящее искусство.
— Что такое?
— Могу ли я предложить тебе остаться у меня?
— Ты хочешь, чтобы мы стали соседями? — Леонид сильно удивился такому предложению. Знаю, это безумно жить с тем, кого совсем не знаешь. Но почему мне это пришло в голову — без понятия.
Кротко киваю в ответ.
— Думаю, это невозможно. Я рассмотрю другие варианты, — Добрынин не разозлился, а просто добродушно улыбнулся, выходя из квартиры. — Что-нибудь обязательно придумаю. Не стоит волноваться.
Я даже не успела ему ничего сказать, как он захлопнул дверь и тут же ушел. Неужели это звучало настолько безумно? Или безумна я сама?
Господи. Дура ты, Лера. Предложить такое человеку, с которым случайным образом познакомилась меньше суток назад. Просто он хозяин Моцарта, думала, так будет легче им обоим — видеть друг друга, знать, что они рядом.
И зачем вообще это ляпнула?
Тяжело вздохнув, взяла колонку, что стояла на тумбе, и прошла к своему любимому мольберту,
Моцарт улегся неподалеку, вслушиваясь в игру скрипки и постепенно закрывал глаза. Я же окунулась с головой в картину, медленно очерчивая акрилом ночное небо. Звезды решила оставить напоследок, если вдруг будет что-то не так и я могла спокойно все исправить, не задев основной элемент. Луна потихоньку превращалась в более натуральную, но все равно напоминала какую-то нереальную — объемную, с крапинками и кратерами, которые приходилось выделять более темными оттенками.
За этим приятным процессом даже не заметила, как кто-то начал звонить в дверь. Наверняка это Нина, как раз обещала забежать утром.
Оставляю кисть на маленьком столике, стираю краски с пальцев, чтобы не замарать ничего вокруг себя и иду открывать девушке.
— О, я думала вы уснули со своей скучной музыкой, — Нина, как всегда, в своем репертуаре. Она оглядела скромную прихожую, а потом вошла внутрь, сбрасывая свои домашние пушистые тапочки. Сама девушка была одета в какую-то муслиновую пижаму, которая мгновенно превращала Нину в подростка.
— Ну что, покажете свои работы?
— Пойдем, — указываю ей рукой пройти в гостиную и сесть на диван, пока я полезу на закрытый балкон. Именно там прячу свои, так сказать, богатства, которые были просто перенасыщены моими эмоциями после того, как я съехала от мамы.
Их было всего штук десять. От маленького круглого холста и до крупного прямоугольного. И все были в совершенно одной тематике — внутренние переживания: страх, боль, отчаяние и гнев. Чего только нет. Не каждый может разглядеть на них что-то понятное, но думаю, люди, что разбираются в искусстве, сразу поймут, к чему вообще все это.
Решила пока что показать Нине только парочку своих работ, чтобы не трогать лишний раз весь этот завал на маленьком балконе. По сути, там не было ничего такого, кроме самих картин, скрытых на огромным куском ткани, и старых пакетов с вещами, которые следовало бы разобрать и выкинуть ненужное. Все никак руки не дойдут.
Девушка уже приготовила камеру, чтобы хоть что-то отснять. Только вот когда увидела сами картины, то обомлела, не в состоянии даже что-то сказать. Не знаю, хорошая это реакция или нет, но Рябова явно не ожидала увидеть подобное. Все темное, вперемешку с яркими красками, которые и были моим душевным состоянием на тот момент, когда все это было написано. Непонятные фигуры, позы, но сама атмосфера передавала явно не самое лучшее, что происходило со мной в этот трудный моральный период.
— Это…божественно.
— Не говори так.
— Почему? Это правда очень красиво, — Нина опустилась на колени перед картинами, которые я держала, и медленно проводила пальцами по засохшему маслу. Ее выражение лица менялось слишком быстро — от радостного до печального. И когда она подняла на меня свои глаза, я поняла — Нина почувствовала все то, что пришлось перенести мне.
— Это просто нечто. Это просто обязано быть на выставке!
— Что-то ты меня сильно захвалила, — я даже слегка покраснела. Картины не видел никто. В социальных сетях были другие мои работы — более легкие, радостные — как раз в тот период, когда моя жизнь стала налаживаться и насыщаться яркими красками. А эти…они слишком темные, печальные. Не видела смысла их показывать.