Удивительное соседство
Шрифт:
— Ты хочешь помочь мне сделать выставку?
— Хочу показать всем, на что ты способна и что твои картины ничуть не хуже других, — Леонид подвинул ко мне ту самую темную папку, в которой будто скрывалось что-то очень секретное. Но как только я ее открыла, поняла, что там всего лишь контракт, распечатанный специально для меня.
— Но ты ведь не видел моих основных работ, — пока глаза бегали по строчкам, я успевала поднимать свой взгляд на мужчину, который ни разу не шелохнулся, пока наблюдал за мной.
—
— Да, почти. Но ведь это не совсем то, что я писала прежде.
— Тогда…может ты покажешь все остальное, чтобы я окончательно подтвердил свои догадки насчет твоих способностей творить чудеса? — Леонид криво улыбнулся, скрестив руки на груди. Он остановился прямо возле самого холста, вновь слегка наклонившись к нему. Внимательно рассматривал каждую деталь, что-то для себя отмечал, поглаживая указательным пальцем подбородок.
Я пожала плечами. Нет смысла от него что-то скрывать, тем более, что он собирается и правда со мной поработать. Это хороший шанс, чтобы продвинуть свои работы, показать себя.
— Хорошо.
Встаю со стула, направившись на балкон. Прошла мимо мужчины, раскрыла шторы и заглянула в темноту, сразу же найдя свои картины под тканью. Они стоят на своем положенном месте, о котором знала только я. Решила показать всего парочку работ, чтобы не вытаскивать весь свой склад, сил не хватит возвращать их обратно на место.
— Вот, пожалуйста.
С уголков стряхиваю пыль, которая поднакопилось на столько-то лет и разворачиваю лицевой стороной к Добрынину. И вновь я вижу ошарашенное лицо. Сначала Нина, теперь Леонид. Почему они все так сильно этому удивляются, будто никогда не видели подобного? Ведь не было ничего такого выдающегося в моих работах — реализм с использованием обычного масла, стандартные цвета. Только если…вновь смысл, который я пыталась тогда донести. На холсте я показывала все то, что со мной произошло за все мои восемнадцать лет, когда была заложником тотального контроля и запретов.
Аккуратно поднимаю глаза на Леонида и понимаю, что он еще не отошел от шока. Мужчина подошел ближе, опустившись на корточки, чтобы хорошенько рассмотреть картины.
— А есть еще? Я обязан увидеть все.
— Но…
— Пожалуйста, Лера, — его голос звучал мягко, с мольбой. Он просил увидеть все, что у меня было. Все то, что я хранила так долго.
Соглашаюсь, оставляя холсты возле дивана. Пошла за остальными — их было еще штук пять разных размеров. Я тогда не особо следила за тем, чтобы писать на одних и тех же холстах, отдавая предпочтение тому, что вообще было под рукой на тот момент.
— Вот. Все что есть.
— У меня только один
Обхватив себя руками, даже слегка расслабилась, позволив себе немного ссутулиться. Леонид, кажется, понял все сразу, присаживаясь рядом со мной, но не позволяя себе и дотронуться до меня, даже если и хотел как-то поддержать.
— Ты мне расскажешь? Это из-за вашей мамы с Мирой?
— Она в принципе — источник наших бед в жизни, — пробурчала в колени, чувствуя на сердце тяжесть. На самом деле, мне все еще грустно, несмотря на то, что это было в прошлом и подобное надо отпускать, чтобы не утопать в этой боли и несправедливости. Но я не могу. Не могу просто так все забыть. Я пыталась жить дальше, мне пришлось из домашней девочки превратиться в ту, которая умеет нормально построить диалог с собеседником, в ту, которая может постоять за себя, если кто-то начнет оскорблять меня и быть той, которая хочет прожить нормально взрослую жить, понять, что такое настоящая любовь и навсегда забыть о детстве, как о страшном сне.
Но все не работает, как по щелчку пальца. Ты проносишь сквозь себя все это по новой каждый раз, когда кто-то спрашивает тебя, почему ты одна, почему твои картины такие странные, будто и правда пропитаны слезами, страхом и душевной болью. И мне приходится вспоминать снова и снова, вместо того, чтобы просто ответить, что все давно в прошлом и там оно и останется до конца моих дней.
Нервно перебираю пальцы, уставившись в одну точку. Не хочу снова об этом говорить, но как-то нужно все это объяснить.
— Если ты не хочешь, можешь не говорить. Заставлять не буду, раз это больная тема, — Леонид меня понял и без всяких лишних слов, лишь взглянув на меня и мое состояние после его внезапного вопроса. Хотя он не первый, кто его постоянно задает при виде картин.
Поэтому я и стала писать на заказ, чтобы приносить людям только радость и счастье. Хоть где-то же оно должно быть, хотя бы в моих работах. Радуются заказчики — рада и я сама. Как бальзам на душу, что смогла им как-то помочь осуществить маленькую мечту или сделать дом мечты уютным, с неким воспоминанием.
— Секрета никакого нет, ты и так все понял из того, что я говорила ранее про нас с сестрой. Все трудно и сложно. Не могу никак все это переварить, — обнимаю колени, положив на них подбородок, и смотрю внимательно на картины, стоящих передо мной.
Аж мурашки по коже. Такие темные, будто не проглядеть сквозь густой лес ночью, и едва силуэты различаются за счет добавления ярких красок и небольшого тусклого света, как маленький огонек в душе, в котором еще теплится надежда на светлое будущее.