Удольфские тайны
Шрифт:
– Насчет башни не знаю, – ответил Мишель. – Я говорю о белом строении, которое виднеется за деревьями.
– Да, это и есть башня. Но кто вы такие, если направляетесь туда? – озадаченно уточнил крестьянин.
Услышав странный вопрос и особенно странный тон, которым он был задан, Сен-Обер выглянул в окно и вступил в разговор:
– Мы путешественники и ищем приют, где можно переночевать. Не знаете, есть ли поблизости подходящее место?
– Нет, месье, если не попытаете счастья вон там, – и крестьянин показал на лес. – Но я бы вам не советовал.
– Кому принадлежит замок?
– Сам не знаю, месье.
– Значит, он пустует?
– Нет, не пустует. Кажется, там живут дворецкий и экономка.
Услышав
Экипаж свернул к указанной аллее. Мишель спешился, открыл ворота и повел мулов под плотным шатром из крон дубов и каштанов. Аллея выглядела настолько пустынной, мрачной и зловеще молчаливой, что Эмили вздрогнула и вспомнила, как отзывался о замке крестьянин. Теперь его слова приобрели новый, таинственный смысл. Но она постаралась подавить дурные предчувствия, сочтя их следствием меланхолического воображения, болезненно отзывавшегося на каждое новое впечатление.
Экипаж двигался медленно: темнота, неровная дороги и торчавшие из земли корни старых деревьев требовали осторожности. Внезапно Мишель остановил мулов. Сен-Обер выглянул, чтобы спросить, что случилось, и увидел вдалеке движущуюся фигуру. Темнота не позволила различить, кто или что именно это было, и все же он приказал ехать дальше.
– Место совсем дикое, – ответил погонщик. – Поблизости нет ни одного дома. Не думаете ли вы, что лучше повернуть обратно?
– Давай проедем еще немного, а если так и не увидим никакого строения, то вернемся на дорогу, – решил Сен-Обер.
Мишель неохотно продолжил путь. Раздраженный медленным движением, Сен-Обер снова выглянул, чтобы его поторопить, опять увидел ту же фигуру и почему-то испугался. Возможно, уединенность места усилила его состояние тревоги, но он все-таки остановил погонщика и велел окликнуть идущего по аллее человека.
– Пожалуйста, не надо, – взмолился Мишель. – Он может оказаться грабителем.
– Не хотелось бы, – согласился Сен-Обер. – Поэтому лучше вернуться на дорогу: все равно вряд ли мы найдем здесь то, что ищем.
Мишель с готовностью развернул животных и быстро погнал в обратном направлении, когда слева из-за деревьев раздался чей-то голос. Это был не приказ остановиться или горестный возглас, а глухой, низкий, почти нечеловеческий стон. Погонщик хлестнул мулов, и животные помчались со всех ног, вопреки темноте, плохой дороге и безопасности седоков, ни разу не остановившись до самых ворот, и только потом перешли на спокойный шаг.
– Мне очень плохо, – пожаловался Сен-Обер, взяв дочь за руку.
– Да, вам и правда стало хуже. Намного хуже! – испуганно воскликнула Эмили. – А помощи здесь нет! Боже милостивый! Что же делать?
Отец склонил голову ей на плечо. Поддерживая его рукой, Эмили приказала погонщику остановиться. Когда стук колес стих, издалека донеслась музыка, показавшаяся голосом надежды.
– Ах, где-то неподалеку есть люди! – воскликнула она. – А значит, удастся получить помощь.
Прислушавшись, Эмили различила, что звуки доносятся из глубины леса, расположенного вдоль дороги, а вглядевшись, в слабом лунном свете увидела нечто вроде замка. И все же добраться до него было непросто. Сен-Обер слишком ослаб, чтобы вынести тряску экипажа. Мишель не мог оставить мулов, а Эмили боялась покинуть отца и опасалась в одиночку отправиться неизвестно куда и к кому. Но решение требовалось принять немедленно, и Сен-Обер распорядился медленно ехать в ту сторону, откуда доносилась музыка. Однако вскоре он потерял сознание, так что пришлось снова остановиться.
– Милый, дорогой
Ответа не последовало. В ужасе Эмили велела Мишелю принести в шляпе воды из ручья и протерла смертельно бледное в лунном свете лицо отца. Эгоистичный страх уступил место более сильному чувству – дочерней любви. Оставив Сен-Обера на попечение отказавшегося бросить мулов погонщика, Эмили вышла из экипажа и отправилась на поиски того самого замка, который заметила сквозь деревья. Стояла тихая лунная ночь, а по-прежнему звучавшая музыка направила ее с дороги на ведущую в лес тропу. Некоторое время сознание было до такой степени охвачено страхом за отца, что за себя она не боялась, пока лесная чаща не напомнила об опасности. Музыка внезапно смолкла, и теперь оставалось полагаться лишь на удачу. На миг паника заставила ее остановиться, но мысль об отце снова придала силы. Тропа резко оборвалась; вокруг не было заметно ни замка, ни людей, и не слышалось ни единого звука. И все-таки Эмили продолжила путь в неизвестность, пока наконец при свете луны не заметила некое подобие аллеи. Пока Эмили стояла в растерянности, не зная, идти ли дальше, послышались громкие веселые голоса, а затем со стороны дороги раздался голос Мишеля. Возникло острое желание поспешить обратно, однако остановила мысль, что лишь чрезвычайное обстоятельство могло заставить погонщика оставить животных. Испугавшись, что отец находится на грани жизни и смерти, Эмили бросилась вперед в слабой надежде найти у незнакомых людей поддержку и помощь.
Чем ближе она подходила к тому месту, откуда доносились голоса, тем чаще и напряженнее билось полное страха сердце. Пугал даже шелест потревоженных шагами опавших листьев. Звуки привели ее к залитой лунным светом широкой поляне, на которой собралась группа людей. Подойдя ближе, Эмили по одежде узнала крестьян и заметила расположенные по краю леса хижины. Пока она наблюдала, пытаясь преодолеть страх, из одного из домов вышли несколько девушек. Сразу заиграла веселая музыка сборщиков винограда – та самая, что слышалась издалека, – и началась пляска. Полное тревоги сердце остро ощущало контраст между этой веселой сценой и собственными печальными обстоятельствами. Эмили торопливо подошла к сидевшим возле дома пожилым обитателям деревни, объяснила, что случилось, и попросила о помощи. Несколько человек с готовностью поднялись и быстро пошли к дороге вслед за стремительно мчавшейся Эмили.
Подойдя к экипажу, она увидела, что отец пришел в себя. Выяснилось, что, узнав, куда отправилась дочь, он тут же забыл о себе и, охваченный тревогой, послал Мишеля на поиски. Сен-Обер по-прежнему был слаб, ехать дальше не мог, а потому снова стал расспрашивать о гостинице и замке в лесу.
– Переночевать в замке не удастся, сэр, – ответил пришедший с Эмили почтенный крестьянин. – Там никто не живет. Однако если вы соизволите почтить своим присутствием мой скромный дом, то найдете там удобную кровать.
Сен-Обер ничуть не удивился такому проявлению французской любезности. А плохое самочувствие заставило его особенно высоко оценить предложение, высказанное в столь изящной форме. Сен-Обер обладал достаточной деликатностью, чтобы воздержаться от благодарности или проявить сомнение в готовности принять гостеприимство, а согласился сразу и с той же искренностью, с какой прозвучало приглашение.
Экипаж снова медленно тронулся. Мишель последовал за крестьянами по той самой тропинке, по которой только что вернулась Эмили, и спустя некоторое время показалась поляна. Вежливость крестьянина и предвкушение отдыха настолько воодушевили Сен-Обера, что он с удовольствием созерцал немудреные пляски крестьян и вслушивался в звуки гитары и тамбурина. На глаза его навернулись слезы, но это не были слезы скорбного сожаления.