Удольфские тайны
Шрифт:
Эмили заверила, что в точности исполнит все заветы отца, и добавила с тяжелым вздохом:
– Увы! Скоро у меня не останется ничего, кроме заветов, и я буду искать утешения в исполнении ваших желаний.
Сен-Обер посмотрел в лицо дочери, как будто хотел что-то сказать, но не смог: силы его оставили, веки отяжелели. Этот взгляд проник Эмили в самое сердце.
– Дорогой отец! – воскликнула она, но тут же умолкла, сжала безвольную руку и закрыла лицо платком, чтобы спрятать слезы.
Сен-Обер все же услышал ее рыдания и, вернувшись к действительности, проговорил слабым голосом:
– Ах, дитя мое! Пусть мое утешение станет твоим. Я умираю в покое, зная, что возвращаюсь к груди Отца, который останется им и после смерти. Всегда верь в него, любовь моя, и он поддержит
Эмили могла только слушать и плакать, однако сдержанность отца, его вера и надежда немного смягчили боль, хотя всякий раз, вглядываясь в изнуренное страданием лицо, замечая смертные морщины, ввалившиеся глаза с тяжелыми, полуопущенными веками, она испытывала невыразимые муки, вытерпеть которые могла лишь дочерняя преданность.
Сен-Обер захотел снова ее благословить и спросил, протягивая руки:
– Где ты, дорогая?
Эмили отвернулась к окну, чтобы скрыть от него свое горе, и поняла, что отец лишился зрения.
Благословив дочь и совершив последнее усилие уходящей жизни, Сен-Обер снова откинулся на подушку. Эмили поцеловала покрытый смертной испариной лоб и, забыв о выдержке, оросила лицо отца слезами. Сен-Обер открыл глаза. На миг в них мелькнуло сознание, но тут же пропало. Больше он не произнес ни слова.
Постепенно погружаясь в небытие, Сен-Обер протянул до трех часов дня и тихо ушел из жизни.
Глава 8
Вечером пришел причащавший Сен-Обера священник: выразил Эмили соболезнование и передал приглашение аббатисы посетить монастырь. Эмили с благодарностью отказалась. Беседа со священником, который своими мягкими учтивыми манерами напоминал ей отца, немного сгладила остроту горя и открыла сердце тому, кто, проникая сквозь сущность и вечность, смотрит на события этого тесного мирка как на тени мгновений, видя одновременно душу вошедшего в ворота смерти и ту, что по-прежнему живет в теле.
– В глазах Бога, – заметила Эмили, – мой дорогой отец существует так же истинно, как еще вчера существовал рядом со мной. Он умер только для меня, а для Господа и себя самого по-прежнему жив!
Прежде чем удалиться в свою маленькую спальню, она отважилась навестить тело отца, чтобы молча, без слез постоять рядом. Спокойное, умиротворенное лицо поведало ей о последних мыслях и ощущениях покойного. На миг Эмили отвернулась, испугавшись столь нехарактерной для отца неподвижности, а затем взглянула с сомнением и полным ужаса изумлением. Рассудок не смог преодолеть невольного и безотчетного желания вновь увидеть дорогое лицо живым. Упорно продолжая смотреть на отца, она сжала его холодную руку и заговорила с ним, но ответа не получила и залилась горестными слезами. Услышав ее рыдания, Лавуазен вошел в комнату с намерением увести безутешную дочь, однако Эмили ничего не слышала и просила только одного: чтобы ее оставили в покое.
Когда в комнату проник вечерний сумрак, почти скрыв объект ее горя, она все еще стояла над телом, пока, наконец, не обессилела и не успокоилась. Лавуазен снова постучал в дверь и попросил ее спуститься в гостиную. Прежде чем покинуть отца, Эмили поцеловала его в губы, как делала всякий раз, желая спокойной ночи, а потом поцеловала еще раз. Сердце ее разрывалось, глаза наполнились обжигающими слезами. Она обратила взор к небу, потом взглянула на покойного и вышла из комнаты.
Уединившись в своей комнате, Эмили долго не могла думать ни о чем ином, кроме покинувшего ее отца. Даже в сонном забытьи образ его тревожил сознание. Она видела, как он подходит к ней со спокойным лицом, печально улыбается и показывает на небо. Губы его шевелятся, но вместо слов доносится
8
Каденция – гармонический оборот, завершающий музыкальное произведение или его часть.
Слова покойного, сказанные накануне вечером, живо отозвались в ее сердце. Как все изменилось за несколько часов! Тот, кто еще недавно не мог постичь высший порядок, сейчас познал истину, покинув этот мир! Эмили похолодела от суеверного страха. Слезы остановились. Она встала с постели и подошла к окну. Мир погрузился во тьму, черная масса леса закрывала горизонт, и лишь слева Эмили увидела едва заметный ободок луны. Вспомнив рассказ старика Лавуазена, сопоставив его слова с наполнившими воздух звуками, она открыла окно и прислушалась, пытаясь определить, откуда они исходят. Темнота мешала рассмотреть что-нибудь на поляне, а музыка между тем становилась все тише и тише, пока не смолкла окончательно. Луна затрепетала между верхушками деревьев, а в следующий миг исчезла за лесом. Охваченная благоговейным, меланхоличным страхом, Эмили вернулась в постель и, на время забыв о своем горе, наконец-то погрузилась в сон.
Следующим утром из монастыря пришла монахиня, чтобы повторить приглашение аббатисы. Эмили очень не хотела покидать дом, где все еще оставалось тело отца, но все же согласилась вечером засвидетельствовать настоятельнице свое почтение.
Примерно за час до заката Лавуазен проводил ее через лес в монастырь, приютившийся в маленьком морском заливе и увенчанный зеленым амфитеатром. В другое время Эмили непременно восхитилась бы открывавшимся с холма морским видом, но поскольку сейчас мысли ее были скованы горем, природа казалась бесцветной и лишенной формы. Когда Эмили входила в древние монастырские ворота, зазвонил колокол, призывая к вечерней молитве, и ей показалось, что это погребальный звон по ее отцу. С трудом поборов приступ головокружения, Эмили предстала перед аббатисой, которая приняла ее с материнской нежностью и искренним сочувствием, вызвавшим слезы благодарности и желание ответить полными признательности словами. Аббатиса усадила гостью, села рядом сама и взяла ее за руку. Эмили вытерла слезы и попыталась заговорить, но аббатиса успокоила:
– Не спеши, дочь моя. Я знаю все, что ты скажешь. Тебе надо обрести душевный покой. Мы собираемся на молитву. Не хочешь принять участие в вечерней службе? В тяжкую минуту, дитя мое, полезно обратиться к Отцу Небесному, который видит нас, жалеет и наказывает в своей милости.
Эмили снова расплакалась, однако теперь слезы смешались с тысячью приятных чувств. Аббатиса не мешала ей плакать, а лишь молча наблюдала с кротким выражением лица. Успокоившись, Эмили объяснила, почему не хотела покидать дом, где лежит тело отца. Аббатиса похвалила ее за дочернюю верность и выразила надежду, что перед возвращением в Ла-Валле она несколько дней погостит в монастыре.
– Прежде чем столкнуться со вторым потрясением, дочь моя, тебе необходимо немного восстановить силы после первого. Не стану скрывать: тяжело тебе будет вернуться в опустевший дом, – а у нас ты получишь все, что могут дать сочувствие, покой и религия. Ну пойдем, – добавила настоятельница, заметив, что глаза Эмили опять наполняются слезами, – нам пора в часовню.
Она привела гостью в комнату, представила собравшимся монахиням:
– Это дочь, которую я глубоко ценю. Прошу, станьте ей сестрами.