Уэлихолн
Шрифт:
— Мистер Гласс, вы не проводите меня до двери? — негромко спросила она, не в силах обернуться от стыда. — Я не дойду сама.
— Разумеется, мисс Мэри, — вдохновенно сказал Лукинг и, подойдя, вновь подал ей руку.
Клара неловко улыбнулась. Лукингу Глассу хватило такта, чтобы ничего не сказать по этому поводу.
Клара и ее спутник нырнули в неосвещенное пространство, как будто шагнули в дверь, ведущую прочь из этого мира в страну теней.
— А зачем нужны катушки? — спросил Лукинг.
— Катушки?
— Катушки ниток в ваших волосах.
Клара
— Это оберег… — потупившись, сказала она. — От темных сил. Мама говорит, что…
— Мне не нравится, — сказал Лукинг. Он был невероятно честен, и Клара вдруг поймала себя на том, что ей это по душе.
— Наверное, это потому, что я из темных сил, — пошутил, как показалось Кларе, ее спутник, и она рассмеялась.
Вскоре они уже стояли у входа в Гаррет-Кроу.
— Вот мы и пришли, мистер Гласс, — сказала Клара, кивнув на дверь с облупившейся бурой краской. — Дальше я справлюсь сама.
— Я уверен в этом, мисс Мэри.
— Еще раз спасибо вам.
— А я еще раз говорю вам, что не стоит благодарности. На моем месте так поступил бы любой джентльмен. И я не жду ничего взамен, разве только… — Он вдруг замолчал.
— Разве только?
Клара будто перестала дышать, глядя на него.
— Я в этом городе совсем никого не знаю, — сказал Лукинг. — Точнее, знаю только вас. Может, вы мне его покажете? Город. Могу я рассчитывать на вашу помощь?
— Вы можете, — сказала Клара, испытывая чувство, которого она не испытывала никогда.
Это было… что-то большее, чем простое смущение, — ее посетило неловкое замешательство, когда все кажется невероятно важным: любое слово, неосторожный взгляд, короткое движение. А еще она была рада тому, что на пустыре не горят фонари и мистер Гласс не может увидеть, как сильно она покраснела.
— Я освобождаюсь завтра в два часа пополудни. И был бы рад, если бы вы составили мне компанию в… кажется, это место называется «Эмброуз». Вы ведь пьете кофе? Хотя о чем это я? — Лукинг лукаво улыбнулся. — Если вы носите мужские костюмы, то и кофе, без сомнения, пьете.
— До встречи, мистер Гласс, — кивнула Клара.
— Лукинг, — уточнил человек в сером. — Просто Лукинг, мисс Мэри.
Клара закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она не понимала, что происходит. У нее дрожали руки, а внутри разливалось какое-то недомогание. Неужели она так соскучилась по доброму отношению? Неужели это обычная доброта, которой она была лишена, заставляет сейчас ее коленки дрожать?
Словно некая навязчивая идея, в ее голове поселилась мысль. Мысль, от которой было не отделаться…
Она глядела на свое старое длинное пальто, висящее на вешалке, на красный берет, надетый на крючок. Даже вешалка выглядела в этом старье лучше, чем она. К черту берет! Клара дала себе слово, что никогда больше его не наденет. И катушки в волосах… она избавится от них раз и навсегда!
Клара нечасто была столь решительна, и за этот длинный день она проявила характер, о котором
Держась за стену, Клара подковыляла к шкафу, в котором находился ее «тайный» ход, и потянулась к сложенным на нем чемоданам. На самом верху стояла кремовая шляпная коробка с бантом, собранным из кофейных лент.
Клара закусила губу от волнения. Она знала, что в этой коробке хранится ее шляпка. Темно-зеленая шляпка с широкими полями, вуалью и перьями, которую она так любила. Пряча эту шляпку в коробку, помнится, она уже не рассчитывала, что когда-нибудь наденет ее. Но нет, она ошибалась — у этой шляпки еще будет вторая жизнь. Как и у нее самой!
Наконец Клара дотянулась и сняла коробку со шкафа. Она нетерпеливо развязала ленточный бант и сняла картонную крышку…
В следующее мгновение она сползла по дверце шкафа на пол и заплакала.
В коробке лежали лишь скомканные, побуревшие от времени старые газеты.
Вторая жизнь отменялась.
Гостей прибыло много — просто до неприличия. Не все они были столь запоминающимися, как чета Петровски. Встречались и абсолютно серые, ничем с виду не примечательные личности.
Некоторые из них, отделавшись коротким «здравствуйте» и торопливо закинув на вешалку пальто, сами (чему Виктор был несказанно рад) тащили свои вещи наверх и пропадали в глубине дома. Кое-кто и вовсе, что-то бормоча себе под нос, шарахался от старшего сына Кэндлов и норовил проскочить мимо, даже не поздоровавшись.
Другое дело — настоящие гости. Эти требовали к себе внимания, претендовали на почтительное обхождение и неизменно испытывали терпение Виктора.
Порой, правда, дядюшка Джозеф и обе тетки снисходили до того, чтобы помочь племяннику. По большей части, чтобы проследить, как бы тот невзначай кого не обидел или не оскорбил. Но при этом всю самую тяжелую работу родственники, разумеется, перекладывали на Виктора.
Вот и сейчас Виктор тащил вверх по ступеням тяжеленный чемодан размером с комод, а дядюшка Джозеф шел рядом и с улыбкой глядел на страдания пыхтящего племянника.
— Помочь не хочешь? — спросил Виктор, затащив чемодан на очередную ступеньку.
— Разумеется, нет, — ответил дядюшка. — Я ведь уже переоделся в свой вечерний костюм.
Это была правда: вишневый костюм и дядюшка в нем выглядели великолепно — слишком великолепно, чтобы тягать чей-то багаж.
— То есть мне тоже нужно переодеться в вечерний костюм, чтобы забыть все эти чемоданы, как страшный сон? — спросил Виктор.