Углич. Роман-хроника

Замыслов Валерий Александрович

– Нельзя тебе, Тимоха, домой возвращаться. Семка Годунов своему дяде Дмитрию поведает. А тот большой человек: Сыскным приказом ведает. Земские ярыжки и стрельцы денно и нощно тебя будут выискивать. Оставайся-ка у меня. Сюда сыскные люди побаиваться заглядывать. Здесь тьма всякого лихого народа, даже самые отпетые тати⁸⁹ скрываются.

– Пожалуй, ты и прав, Гришка. Но не стесню тебя? Все ж чужой человек, а ныне и воровской⁹⁰

– Да я буду рад радехонек. Бобылем

жить - страшная докука. А насчет воровского человека мог и не поминать. Коль на государеву слугу руку поднял - наш человек. По нраву ты мне пришелся, вот и вызволил тебя. Живи у меня, Тимоха, сколь душа пожелает.

Это было в мае 1584 года. А в стылый январь 1585 года Бабай вел по Зарядью своего князя Нагого к избенке Гришки.

– Добро мороз землю сковал, а то бы шли по несусветной грязи, - произнес Тимоха.

– А человек твой надежный?
– вдругорядь спросил Михайла Федорович.

– Не проболтается, князь. За Гришку головой ручаюсь.

Из волоковых окон валил косматый черный дым.

– Дома, слава тебе Господи, - перекрестился Тимоха.

Дверь была не закрыта. Войдя в избу, «нищеброды» сняли шапки и осенили себя крестным знамением.

– Принимай, гостей, Гришка.

Гришка стругал длинным острым ножом сухое полено на лучины для светца, и только сейчас услышал голос Тимохи. Выпрямился и обрадованно воскликнул:

– Наконец-то! А я уж не чаял и дождаться.

Крепко обнял Тимоху, а затем повернулся к незнакомцу.

– Как звать прикажешь?

– Михайлой, Гриша.

– То - мой закадычный друг, - добавил Гришка.
– Отец у него крепко недужит. Пришел на Москву к святым мощам приложиться. Всего-то недельки на две. Не откажешь?

– Какой разговор? Да хоть на веки вечные. Коль ты, Михайла, Тимохе закадычный друг, то и мне будешь друг. Сейчас щтец похлебаем да по чарочке пропустим. С тоски не пропадем.

В избе, после первых дней жительства Тимохи, многое изменилось. Закоптелые стены и черные половицы пола были до бела вымыты, стол выскоблен и накрыт льняной скатеркой, икона Николая чудотворца сияла медным образом. Появился в прибранной избе и дубовый поставец для чарок, ложек, железной и деревянной посуды.

Изба принарядилась после того, как Тимоха дал хозяину два десятка алтын и молвил:

– Не держи на меня обиды, Гришка, но избу надо привести в порядок. Позови какую-нибудь расторопную бабу, и пусть она твоей избой займется. За десять алтын она к тебе каждую неделю будет приходить, каждое бревнышко языком вылежит.

– Вот те и меж двор скиталец, - поразился Гришка.
– Да я за такие деньжищи и сам приберусь. И красной толоки найду, и щелочь изготовлю, и золы пудами на двор выкидываю.

– Вот всё это бабе и приготовь. Сам же за мытье приниматься -

ни, ни. Не мужичье это дело с тряпками по полам елозить.

– А по мне - лучше бы пропить, - всё еще упирался Гришка.
– Аль чистоту любишь?

– Да пойми же, Гришка! Человек - не скотина. Глянь на себя - на черта похож. У тебя даже умывальника нет. Седни же сходи в лавку. И не хмурь брови. А коль мной недоволен, тотчас от тебя сойду.

– Ладно, будь, по-твоему, - согласился Гришка.
– И умывальник, и лохань закуплю, а уж потом бабу пойду искать.

Гришке ужасно не хотелось оставаться одному. Постоялец оказался довольно странным человеком: с такими большими деньгами скитальцев не бывает. И один Бог ведает, откуда он эти деньги раздобыл… И чистоту любит. Ну, никак на нищеброда не похож! Надо бы еще разок потолковать с Тимохой.

Но обстоятельного разговора не получилось. Тимоха твердил своё: меж двор скиталец. А про деньги молвил, что на случайных работах долгие годы копил. Гришка, человек - душа нараспашку - был доверчив. Скопил, так скопил, и Бог с ним.

Михайла Нагой дотошно оглядел хозяина избы. Среднего роста, но телом крепок. Светлорус, курнос, продолговатое лицо в густой русой бороде. Серые глаза спокойные и открытые. Такие глаза свойственны доброму, чистому человеку, и это успокоило князя.

За столом, похлебав щей и выпив по чарочке, Михайла Федорович, глянув на Гришку, спросил:

– Ну, как у вас тут на Москве живется? Как здравствует царь Федор Иванович?

– Царь недужит, Михайла. Чу, другую неделю с постели не встает. Да и какой он царь? Его в народе «иноком» прозвали. До хвори своей он все дни в молитвах проводил да по колокольням лазил.

– По колокольням?

– По колокольням, Михайла. Самое любимое дело - дай в колокол тренькнуть. Не оттащишь!
– посмеиваясь, рассказывал Гришка.

– А когда ж царю державой упрявлять?

– Вот и народ о том же. Никогда такого государя Русь не ведала. Напади ливонец или свеец, упаси Господи, - и получим по загривку. Не в отца пошел Федор-то Иваныч. Тот хоть и жесток был, но, зачастую, и в челе войск ходил.

Михайла Федорович слушал и радовался. Не зря мчал на Москву. Царь другую неделю с ложа не встает. Добрая примета. Значит уже косая⁹¹ у одра стоит. Не прозевать бы!

Еще дорогой на Москву, Тимоха Бабай поведал князю, что Гришка знаком со многими мелкими приказными людьми и может выведать у них ценные сведения. Ныне же он пристроился на Красной площади, и зарабатывает себе на жизнь площадным писарем, строча гусиным пером закладные, порядные и кабальные грамотки. Правда, самозванных писарей гоняли с площади «объезжие люди», но Гришка остался. Сунул немалую мзду объезжему голове, и больше его не трогали.