Углич. Роман-хроника
Шрифт:
– Доподлинно известно, князь. Не богоугодным делом занялся Борис Федорович. То - великий срам!
– Еще, какой срам, князь. Но Годунов, уж поверь моему чутью, никогда не остановится на полпути. Не забыл, Иван Федорович, как Годунов приказал опричнику Воейкову голову главного казначея Петра Головина отрубить? А как он Богдана Бельского, друга своего, в ссылку отправил? А какими путями ушел в мир иной Никита Романов? Слух-то не зря прошел. Годунов убирает всех попечителей царя Федора. Кто ж на очереди?
Мстиславский, побледнев, медленно поднялся из кресла.
–
– Наверняка, Иван Федорович. Это и слепому видно. Как ты не затворяйся, как ни окружай себя в поездках холопами, но Годунов найдет самый изощренный способ, дабы убрать последнего попечителя. И в этом у меня нет никакого сомнения.
Иван Федорович повернулся к образу Христа в серебряной ризе и, дрожащей рукой, осенил себя мелким крестом.
– Господи милосердный! А ведь меня Борис своим отцом называл. Ужель он на такое способен? Скажи мне, Господи?!
Скорбный лик Спасителя смотрел на князя, как ему почудилось, горестными глазами.
– Способен, - отрывисто и резко молвил Михайла Федорович.
– Хочешь, верь, хочешь, не верь, но дни твои, князь, сочтены.
– Вот и бояре мне о том нашептывают.
Вконец растерянный Мстиславский опустился на лавку, крытую ярким персидским ковром, и весь как-то потускнел, сгорбился, вопрошающе уставившись на Нагого.
– Что же мне делать-то, Михайла Федорович?.. У меня именины через трое дён, а тут такое дело.
– Именины? Как раз кстати… Пригласи Годунова на почестен пир, и пусть твой кравчий ему чарку с зельем поднесет.
– Чур, чур меня!
– вновь закрестился князь.
– Да тут вся Москва вдогад придет, что я правителя отравил. Я не душегуб, Михайла Федорович.
И бояре, и купцы, и чернь посадская ведали, что князь Иван Федорович Мстиславский чересчур безропотен и кроток, и что он ни в какие крамольные дела не ввяжется.
Нагой подсел к повергнутому в трепет князю и, с твердой уверенностью в голосе, высказал:
– У тебя нет выхода, Иван Федорович. Можно и похитрее дельце обставить.
В голове Нагого созрел уже новый план.
– Убрать надо Годунова без лишних послухов. Государю же молвить: «Борис-де Федорович лишку хватил и полез к сенной девке. Он, как известно, тоже не без греха. Но человек, дозиравший светелку, то увидел и не позволил Борису осрамить девку. Годунов-де озлился и помышлял порешить холопа, но тот, обороняясь, пырнул Годунова в живот. Бояре же тем возмутились и убили холопа. Не хитро ли, Иван Федорович? И Годунова нет и холоп нём. Царь человек наивный, поверит.
– Пожалуй, и поверит, - не совсем уверенно произнес князь.
– Поверит! Коль всё боярство об этом царю скажет. Бояре не подведут. Зело злы на Бориса! Если он сядет на трон, грядет вторая Опричнина. Но нужна ли она боярам?
– Упаси Бог, Михайла Федорович. Сколь именитых родов Иван Грозный смерти предал, прости его душу грешную… А кто ж тогда подле царя ближним боярином станет?
– И спрашивать нечего. Ты, Иван Федорович. Как ты был попечителем царя Федора, так им и останешься. Все бояре будут рады.
– Ох, не знаю, князь,
– Страшно мне за сие дело приниматься.
– Страшно будет семье, да и всему боярству, когда твою голову на плахе отрубят. Годун найдет повод. И время это, князь, близко. Надо решаться. Ты же полки на ливонцев и татар водил. Ты же Гедеминович! И не на твоем ли пиру худородного Бориску умненько прикончить?
– продолжал настойчиво наседать на кроткого князя Нагой.
Иван Федорович вновь ступил к киоту:
– Прости, раба грешного, Господь всемилостивый. Видно и впрямь надо позвать на пир Годунова. Прости, спаситель, за грех тяжкий…
Мстиславский еще долго стоял у киота, а затем обернулся на Нагого и, протяжно вздохнув, молвил:
– Будь, по-твоему, князь Михайла.
Г л а в а 16
ПРЕМУДРОСТЬ ОДНА,
А ХИТРОСТЕЙ МНОГО
Борис Годунов хорошо ведал о недовольстве бояр, и это его по-прежнему беспокоило. Правда, он попытался смягчить ропот знати, выпустив кое-кого из темниц и дальних городков, угодивших в опалу во время Ивана Грозного. Но это были не столь уж и знатные люди, кои не входили в боярскую Думу. От них какой-нибудь опасности ждать не следовало. Опасность исходила от именитых бояр, претендующих на высокие места в Думе и на царский престол. Среди них особенную угрозу представлял самый знатный боярин Руси - Иван Федорович Мстиславский. Лично он человек был послушный и даже робкий, курицы не обидит. Но именно такой человек и нужен был боярству. Окажись он царем или правителем, именитые от радости в пляс пойдут. Такой властитель не только никого не тронет, но даже в мыслях подумать об этом побоится. Не зря бояре за Иваном Мстиславским табуном ходят и к дурным мыслям его подстрекают: «Бориска - злодей, Бориска - иноземцам помышлял душу продать, Бориска - Иуда! Не место худородному Бориске ходить вблизи царя Федора!»
Годунов ведал всё, что о нем говорят, и помогал ему в этом его дядя, Дмитрий Иванович, кой был назначен главой Сыскного приказа. Борис Федорович не жалел казны на своих многочисленных осведомителей. Его люди, купленные за большие деньги, были почти в каждом боярском доме. И он упорно ждал случая, чтобы в какую-нибудь крамолу угодил и Иван Мстиславский. Но старый боярин вел себя по-прежнему тихо и достойно, не поддаваясь на наушничество знати.
Правда, вчера пришел один из осведомителей и доложил, что Мстиславский принял у себя двух калик перехожих. Но это Годунова не насторожило: калик уважали не только в народе, но и даже цари. Вот и у Федора Ивановича их «несть числа». Весь дворец заполонили. И не выгонишь!
– Сии люди Божии странники, - говорит царь.
– Их надо с ласкою принимать, слушать их умные сказы и в почете держать.
А на другой день к Годунову явился дворецкий Мстиславского и заявил, что Иван Федорович приглашает конюшего и правителя на свои именины, и что он будет сверх меры рад, если Борис Федорович окажет ему такую честь.
– И для меня немалая честь побывать в палатах самого Мстиславского, - с умилением в голосе, сладкозвучно молвил Борис Федорович.