Углич. Роман-хроника
Шрифт:
– А не лукавишь? Честны ли речи твои, Богдашка?
– Вот те крест, Русин Егорыч! Честные глаза вбок не глядят.
– Ну, ну. Передам Полинке.
– Хоть это и не дозволено, но хотелось бы в самые руки. Ты уж допусти, Русин Егорыч. Мы - от чистого сердца.
Приказчик замешкал с ответом. В кои-то веки было, чтобы чужие люди в девичью светелку вламывались. Но и отказать, кажись, негоже. Не сватать же девку пришли. Один женой недавно обзавелся,
– Ну, коль от чистого сердца, поднимемся.
Умельцы поклонились в пояс.
– Вот спасибо тебе, благодетель.
Впереди, сопя шишкастым носом, поднимался по лесенке Русин Егорыч, за ним - Богдашка, сзади же - Андрейка. Сердце его бешено застучало. Наконец-то он увидит полюбившуюся девушку.
Перед самой светелкой Богдашка резво обернулся и протянул шандал в руки друга: сам-де передашь. Андрейка кивнул. Господи, через какую-то минуту он протянет ладушке шандал. Он весь был переполнен счастьем.
Г л а в а 20
ЧУДЕСА В ЯМЩИЧЬЕЙ ИЗБЕ
Князь Михайла был из той породы людей, кои могли богатырски уснуть в любом, казалось, самом неподходящем месте. Его послужильцы поражались, когда Михайла Федорович в зимнем лесу мог накидать на сугроб несколько еловых лап, рухнуть на них и тотчас провалиться в чугунный сон. И ни шалаша тебе, ни княжеского шатра.
Будил его всегда Тимоха Бабай, и князь, как мгновенно засыпал, также в мгновение ока просыпался, едва его касалась рука послужильца.
– Пора, княже.
Но на сей раз, и князь и его послужилец, проснулись лишь к обеду. Сальная свеча давно догорела, но через зарешеченное оконце пробивался луч солнечного света.
– Кажись, лишку не перебрали, но голова, как со страшного похмелья - потягиваясь и позевывая, проговорил Михайла Федорович.
– Да и у меня башка трещит, - сказал Бабай, глядя на стол с остатками яств и питий, но вина в зеленой склянице оставалось всего с чарку.
– Клич хозяина. Пусть свежей снеди добавит, - приказал Нагой.
Тимоха скинул с петли тяжелый железный крюк, распахнул дверь и окликнул хозяина ямской избы:
– Юшка! Неси водки и снеди!
Юшка Шарапов, как будто и других дел у него не было, тотчас появился перед Нагим, еще с вечера поняв, что этот дюжий мужик в нагольном полушубке является старшим среди заночевавших в его горенке путников.
– Мигом, люди добрые!
– Накормлены и напоены ли кони?
– строго спросил Михайла Федорович.
–
– Заботлив же ты, радетель наш, - хмыкнул Михайла Федорович. Пожалуй, еще тебе выдам гривну114 за хлопоты.
Князь потянулся в калиту, но карман оказался пуст. Тогда Михайла Федорович, на всякий случай, сунул руку в левый карман, но…
– Что за чудеса Тимоха? Калита исчезла.
– Да быть того не может!
– поразился Бабай.
– Вечор своими глазами видел, как ты, одарив хозяина, сунул калиту в карман. Может, под лавку выпала?
Но и под лавкой ничего не оказалось.
– Чудеса, - вступил в разговор Юшка.
– Спали взаперти, а денежки будто нечистая сила унесла.
Михайла Федорович не на шутку обеспокоился: пропали огромные деньги, в калите оставалось не менее 500 серебряных рублей. (Плотники брали подряд - срубить избу на высоком подклете с повалушей за три рубля, что составляло годовое жалование государева стремянного стрельца).
Без всякой надежды путники осмотрели, облазили всю горенку, но тщетно.
– Ты, мил человек, вечор на двор выходил. Уж не в нужник ли калита выпала?
– предположил Юшка.
Князь отмахнулся, но Тимоха все же сходил на двор. Вернулся с тем же озабоченным лицом.
– В его нужнике человек утонет. Глыбкий, сажени на две.
Михайла федорович задумчиво постоял столбом, а затем резко повернулся к хозяину ямской избы.
– Не нравятся мне твои глаза, Юшка. Уж не ты ли мои деньги заграбастал?
Юшка ошарашенно плюхнулся на лавку.
– Да ты что, мил человек. Уж не умом ли тронулся? Как же я мог твою калиту заграбастать, когда вы на крюк закрылись?
– Ночью! Когда мы спали.
У Юшки еще больше глаза забегали.
– Совсем не понимаю, милок. В нужнике утопил, а спрос с меня.
– С тебя, сучий сын!
– закипел князь. Под нами подполье, в кое ты вечор лазил, а ночью к нам выбрался.
Юшка, продолжая выказывать чрезмерное удивление, всё показывал на крючок.
– И впрямь спятил, милок.
– Я тебе не милок!
– загромыхал Михайла Федорович.
– И перестань показывать на дверь! Ты попал в подполье через свой лаз и сонного ограбил меня. Убью, собака!
«Догадался!» - ахнул про себя Юшка, и губы его затряслись от страха.