Углич. Роман-хроника
Шрифт:
Андрейка сам слышал, как горячо спорили его друг Богдаша и объезжий человек:
– Ты почто, Богдашка, Углич зажечь задумал? Чего искры огневые по ветру пускаешь?
– Как же мне без искры работать?
– недоумевал Богдашка, стирая фартуком со лба струящийся пот и в сердцах швырял в дальний угол многопудовую полосу железа.
Для кузниц и других мастерских по металлу, оружейных, бронных, медеплавильных, существовали свои правила противопожарной охраны. Но нелегко было соблюдать их мастеровым людям, а более всего в кузницах с примитивным
Богдашка Неведров был всего на два года старше Андрейки, но покойный отец оставил после себя опытного мастера, чьи шандалы и паникадила появились не только в княжеском дворце Нагих, но и в хоромах и каменных палатах московских бояр.
Богдашка, в отличие от Андрейки, был женат. За полгода до смерти отец сосватал ему посадскую дочку Настену, чья многодетная семья промышляла всё тем же шандальным делом. Было между дружками и другое отличие. Богдашка - весельчак и говорун, каких белый свет не видывал. Вертит языком, что корова хвостом. Чтобы умелец не делал, рот его не закрывался: всё с шуточкой да прибауточкой.
– Ну и брехать же ты, - как-то сказал ему Андрейка.
– А чего? Брехать - не цепом махать: спина не болит.
– Да ну тебя, - рассмеялся Андрейка.
Вот к этому-то балагуру и явился печной умелец. Тот в это время постукивал небольшим ручником по какой-то медной заготовке и выговаривал подручному:
– Эк, размечтался, Парамошка. Плюнь! В одну руку всего не загребешь, и сам себя подмышку не подхватишь… Будь здоров, Андрюха. Не чаял тебя седни видеть, а ты, чу, на рысях прикатил. Свои ножки, что дорожки, встал да поехал. Рад тебе, друже!
Богдашка любил гончара: за его честность и открытость, за спокойный уравновешенный нрав и золотые руки.
– Какая нужда привела, друже? Айда в избу. У меня Настена ныне пирогов с маком напекла.
– Спасибо, Богдаша, но хочу потолковать с глазу на глаз.
– Как прикажешь. Осторожного коня и зверь не берет. Пойдем-ка в садок под яблоньку.
В Угличе у каждого ремесленного человека был не только огородец, но и небольшой в нем сад из яблоней, вишен, смородины, малины и крыжовника. Сад обычно разводился вокруг изгороди, чтобы побольше оставить места под лук, чеснок, свеклу, морковь и репу.
– Чего-то глаза у тебя невеселые, друже. Кручина не только иссушит в лучину, но и сердце гложет.
– Гложет, - признался Андрейка и, слегка помолчав, перешел к делу:
– Уж очень понравилась мне златошвейка Полинка. И впрямь сохну.
– Эта, кою приказчик к себе прибрал?
Углич - не Москва и не Господин
– Ту самую.
– И о чем речь? Пусть отец засылает сватов - и дело с концом. Она златошвейка из простолюдинок, а ты хоть тоже из черни, но ныне сын известного на весь Углич гончара. Да, почитай, и сам добрый мастер. Чем не пара?
– Но Полинку приказчик даже царице Марии не отдал. Куда уж мне.
– И ты нос повесил? Мария хоть и царица, но баба в золотой клетке. Всеми делами заправляет князь Михайла Нагой. Ударь ему челом. Князь, чу, справедлив, народом не гнушается. Мыслю, дело твое выгорит.
Лицо Андрейки заметно оживилось.
– Непременно поговорю с батей. Жаль, Нагой куда-то запропастился.
– А чего ему во дворце сидеть? Докука! Он - князь непоседливый. То с ловчими по полям за зайцами гоняется, то медведей в берлогах травит, то соколиной потехой тешится. Неугомонный! Но ты жди, друже. Как мужики за соху возьмутся, Михайла во дворец вернется. Не зевай.
– Не прозеваю, Богдаша… Но тут, видишь ли, дело какое… Батя сказывал, что по Угличу недобрый слушок о Полинке идет. Но какой? Ничего толком не сказывал.
– Чепуха сей слушок. Князя Нагого у Русина Ракова минувшей зимой видели. Эка невидаль. У князя и приказчика дел по городу невпроворот. А у людишек язык без костей, вот и мелют всякий вздор. Выше голову, друже!
– А мне Полинку увидеть не терпится, - вновь, покраснев как рак, произнес Андрейка.
– Хоть бы одним глазком глянуть. Ране-то зрел ее в храме, а ныне она в церковь не ходит.
– И на то есть причина. В хоромах приказчика крестовая комната имеется. Вот и молится в ней твоя Полинка. Русин Егорыч человек усторожливый. Боится, как бы златошвейку дворцовые люди не выкрали.
– А что, если в светелку дивный шандал изготовить? Вместе бы и вручили.
– Да ты голова, друже!
– загорелся Богдашка.
– Скоро пресвятая Троица, а у меня новый шандал, почитай, готов. Еще денька четыре повожусь, и будет дивным. Приказчик на подарки солощь. Авось нам и повезет. Самой-де златошвейке надумали вручить. Как от мастеров - мастерице. Впустит!
– Дай Бог.
Андрейка ушел от медника умиротворенным. Скорее бы Богдаша свой шандал доделал.
Г л а в а 19
ПОДАРОК
И вот наступила Пятидесятница - День Святой Троицы. В великий праздник, как и в другие праздники, в Угличе никто не работал. Упаси Бог взяться за какое-нибудь дело!
Как-то князь Михайла Нагой проезжал в Светлое Воскресение по Спасской улице, что раскинулась неподалеку от Успенской площади, и вдруг увидел с коня, что за тыном боярина Ивана Борисовича Тучкова четверо дворовых колют топорами березовые плахи. Нагой осерчал и крикнул через тын, дабы к нему позвали боярина.